Отсюда лучше видно небо | страница 33



Он вышел в коридор, прогуляться по квартире. И заметил, что родственница куда-то запропастилась. Он обрадовался этому и, зайдя на кухню, увидел газету. Газету! Очередную. Он порядком подустал от этой материи. За месяцы работы из сегодняшних насморком безграмотности истекающих газет, – проливавших свет долгожданного выздоровления на постыдно-темное пятно кровавой советской эпохи в истории России, – Владислав для себя ежедневно открывал новые вещи: он узнал, например, что родился, воспитывался и жил в обезличенной, обесчеловеченной стране, угнетенной и высосанной политическими экстремистами и кровопийцами, где обездоленный и порабощенный народ, лишь количественно представленный в виде человеко-часов рабочего времени, среднестатистических и машинально действующих единиц, был раздавлен, подавлен и притеснен правительственным террором и загипнотизирован своей же колоритной пропагандистской гадостью; признаться, когда Владислав перепечатывал подобные словоизлияния, его охватывал паралитический шок и ужас, неужто он происходил из столь чудовищного мира и даже не подозревал, что унаследует из него? Неужели там не было никогда мира, никаким добровольным трудом не пахло, а только вынужденная многолетняя каторга, на которой работали из-под палки, без желания, потому что все происходило по принуждению, – потому что не было возможности выбрать!

Но теперь, как читал Владислав Витальевич: главную роль будет играть, разумеется, информированность общества; во внутреннем валовом пространстве возрастет многократно доля информационных услуг!

Более не будет информационной голодовки. Опомнившийся от коммунистического кошмара, в котором десятилетиями томился, постсоветский человек более не будет питаться по талонам, прозябать в коммунальной нищете, вылизывать замороженное, мясистое нутро холодильника, как изголодавшийся зверь вылизывает свою влагосодержащую язву, замусоленную болячку.

Гол алкоголизма пропущен, полет футбольного мяча оказывается летальным для пролетающего комара. Но уже запланировано возвращение к промышленной свободе и к настоящей свободе матерного слова; запланирован рывок к разгулу воли и самовыражения, то есть к повадке скалиться и демонстративно присаживаться на корточки, на виду у всех испражняться и при этом от прилюдного наслаждения изнурительно корчиться и содрогаться: от кончика задранного хвоста до жирной капли скисшего пота, свисающей с высморканного носа; запланирован был подъем опозорившейся страны к вершине! к лидирующим сверхдержавам на домкрате демократии, без вождизма, без сталинщины, без притеснения прав, которых отныне ни у кого не будет, а значит, и притеснять, собственно, уже даже некого; теперь мир, в котором Владислав когда-то рос, воспитывался, развивался, – становился все более запрещенным, пугающе-посторонним, оклеветанным (заслуженно ли или нет, не в том вопрос), – и Владиславу Витальевичу, вынужденному скрывать, кто он и откуда происходит: было не место здесь.