У юной принцессы бегала дрожь по спине, когда она рассматривала ущелье. Несмотря на её широкий размах, она была темна. Отвесные скалы были настолько высоки, что просто-напросто заслоняли собой солнце, создавая своей тенью непроглядную тьму. И не было в этом мраке даже призрачного лучика света, как и надежды на то чтобы выбраться оттуда.
– Это… это… – она не договорила. Не смогла.
– Да, это и есть долина теней, – бесстрастно ответил ронин.
Луна услышала, как он шебуршил, что-то ища в перемётных сумках. Кай достал продолговатую палку – прихваченную в роще сакуры, обвязав один из её концов просмолённой бечёвкой из овечьей шерсти, несколько раз черканув огнивом, он зажёг дерево. Со словами: «только не урони», ронин сунул в руки девушки самодельный факел.
Оказавшись у тонкой границы света и тьмы – метафорическим входом в ущелье, всадник ненадолго остановил коня. Он смотрел в бездну, и создавалось ощущение, что бездна тоже начинает смотреть в него. Луна обернулась, и тёмно-карие глаза встретились с нежно-голубыми.
– Ты готова к этому?
– Да нет конечно же! А ты?
– Не очень. Скорее всего, мы там сдохнем.
– Боже, умеешь ты воодушевить.
– Я знаю.
С этими словами они вошли в темноту.
Крепкой сжимая факел, она держала его перед собой, освещая ему дорогу. Он вглядывался вперёд дальше падающего света и направлял коня, ловко лавировал жеребцом меж резких выступов и глубоких ям. Под копытами гнедого раздавался чавкающий звук водянистой грязи и слякоти. Луна морщила нос и всё пыталась прикрыть лицо какой-нибудь тканью, но он проникал даже через рукав или ворот, этот тошнотворный запах просачивался и через повязку на лице ронина. Смрад исходил отовсюду, от грязи, по которой они передвигались от далёких скалистых стен, казалось, что и от самой темноты, что была вездесуща. Само ущелье было пропитанно этим гнойным запахом, словно от разлагающегося трупа. Ронин хорошо его знал, ибо не раз хоронил людей.
– Кай, почему здесь так воняет?
– Не знаю крестьяночка, не знаю.
Их голоса отзывались гулким эхом, сотрясая неприятный воздух по всему ущелью.
Кромешная тьма, чёрная и густая, словно смола окутывала их, облепляла со всех сторон, и лишь дрожащие пламя от факела не давало окончательно поглотить. Сколько они уже шли здесь, десять минут? Час? А может целый день? Исчезли все ориентиры, время, как и пространство, стало чем-то эфемерным, не действительным. Словно весь мир перестал для них существовать в этой тьме, оставив ощущение оторванности, словно в космическом вакууме, таком же холодном и пугающим как чернь этого ущелья. Оно не давало сосредоточиться, вселяла скверные чувства, и всякие мысли в этой темноте становились вязкими как каша. Оно туманило рассудок и сводило с ума одновременно. Оно опьянело и пыталось сбить с истинного пути. Оно хотело поглотить их.
