Аптекарь встала, помогла мужу подняться. Хирург отвернулся, стараясь не слушать, о чем они шепчутся. Вид мертвецов убеждал лучше любых слов.
— Раз вы считаете, что это можно сделать, — наконец побелевшими губами произнес муж аптекаря, — то мы вам верим.
— Если хотите уйти, уходите.
— Вы сделали для нас и для всей деревни больше, чем кто-либо другой, сагиб. Мы перед вами в долгу.
— Если вы решите уйти, я пойму, — повторил хирург, в глубине души надеясь, что они воспользуются случаем и убегут. — Правда пойму.
— Мы не можем бросить вас. Мы сделаем все, что вы скажете. А на остальное воля Божья.
Хирург кивком поблагодарил их: на большее его уже не хватило. На лице его застыло угрюмое, тревожное выражение. Он развернулся и направился к лечебнице.
Учитель встретил его на пороге:
— Быть может, не стоит больше никого вмешивать, сагиб? Чем меньше людей знает о нас, тем безопаснее.
— О вас никто не узнает, кроме этих двоих, — ответил хирург. — Без их помощи мне не справиться: тогда вас ждет вторая смерть.
С этими словами хирург шагнул в коридор. Теперь на нем лежала ответственность и за мертвых, и за живых. Учитель явно хотел сказать что-то еще, но хирург не желал его слушать.
— Посторожите здесь, — велел хирург мужу аптекаря. — Если что-то заметите, позовите меня и спрячьте их.
— Да, сагиб.
— Возможно, потом мне понадобится ваша помощь, пока же я должен определить, насколько тяжелы раны и как их оперировать.
— Как скажете.
— Вы не думаете, сагиб, что люди увидят в лечебнице свет и что-то заподозрят? — спросил учитель.
— Порой, когда не спится, я сижу тут ночь напролет, — ответил хирург. — В деревне к этому привыкли. Да, свет может привлечь внимание. Но это неизбежный риск. Ну что, кто первый?
Учитель похлопал сына по плечу.
— Сначала он, сагиб, потом моя жена. А мной займетесь, если останется время.
Женщина отвела глаза, и хирург догадался, что, пока его не было, учитель с женой спорили из-за этого и пришли к такому решению.
Хирург повел мальчика в операционную. Ребенок весь вечер вел себя спокойно, теперь же заволновался, замялся на пороге. Выложенная плиткой комната напугала даже его, хотя он побывал в таких местах, которые хирург и вообразить себе не мог.
— Заходи, сынок, — сказала его мать. — Это быстро. Так быстро, что ты опомниться не успеешь.
Учитель сжал руку сына.
— Не бойся, я с тобой.
Хирург приказал мальчику раздеться и лечь на стол, покрытый одной-единственной тонкой простынкой. Живот вздымался над худеньким тельцем, точно купол: можно было подумать, что и здесь внутри зреет новая жизнь. Разрез на животе казался затейливым гримом; хирурга так и подмывало содрать фальшивую кожу, обнажив настоящую. Он надеялся, что учитель прав и им действительно не будет больно. Хирург надел перчатки и пропальпировал рану, сжимал ее края, щипал кожу — сперва легонько, потом крепче, а в конце концов и вовсе сдавил ее со всей силы. Как и говорил учитель, мальчик ничего не почувствовал.
