Ну, и тут же одеколончик «Миф» от латышей. Довольно пристойный, кстати. Вот им рубашка у Панова и пропахла. Хорошо, хоть не «Тройник» какой-нибудь. А бритвенные лезвия «Ленинград» — печалька. Хоть бороду отпускай. Даже самый затупившийся «Жиллетт» лучше. Хотя вон вдали есть пластиковый контейнер «Шик». Можно продолжать бриться. Сраный дефицит.
Под кроватью чемодан с барахлом. Посмотрим, что тут припасено. Нет, определенно Андрюша — богатый жених. И щеголь. Кроме той пары джинсов, что на нем, в чемодане лежат еще «Ливайсы». Футболки несоветские — аж четыре штуки. Рубах разных кабы не пять, одна джинсовая. Свернутый черный кожаный пиджак. Он что, подпольный миллионер? Что парень с таким гардеробом делает в общаге? Если у него или родителей есть деньги на все эти, по советским меркам, несметные богатства, почему он не снимает квартиру?
А вот еще одна вещь, судя по всему, самая дорогая. Потому что спрятана за подкладкой чемодана. Записная книжка. Лежит вместе с конвертом, в котором три сиреневых двадцатипятирублевки соседствуют с двумя полтинниками. Неплохая сумма, даже для Москвы. Поглубже нашлась сберкнижка. Дайте я сяду, что-то ноги меня не держат. Тысяча сто рублей. Расхода почти нет, два раза по сто пятьдесят, а приходы странные, то полтинник, то двести. Скопил за два года.
А записная книжка — тут вообще черт ногу сломит. Сотни телефонов, от просто Коль и Свет до Виктора Анисимовича из МГИМО и Вадима Феликсовича из Минторга. С такими знакомствами, конечно, можно только дивиться скромности парня, у которого всего две пары джинсов. Но кто кем Панову приходился, я не знаю. Загадочка, конечно.
А на нескольких последних страницах — похоже, список долгов. Только толку мне с него чуть. Запись «Ф 35 23 м» ни о чем не говорит. Большинство строчек, кстати, зачеркнуто. Осталось две… три… семь. Если считать число после буквы суммой долга, то Андрей ждал двести шестьдесят два рубля. Больше всех — от какого-то К, этот умудрился залететь с трех раз аж на сто тридцать карбованцев.
В замке зашевелился ключ и я быстро спрятал бумаги куда-то вглубь залежей одежды. Нечего светить перед посторонними.
* * *
Ожидаемо это оказался Давид. Примчался с занятий. Хозяйственный, картошку принес и подсолнечное масло. Плюс хлеба половинку.
— О, выпустили тебя? — он поставил авоську на пол и обнял меня. — С возвращением. А что это они так раздобрились?
— Да поговорил с лечащим врачом, он вошел в положение. Надо ему чего-нибудь отвезти в благодарность.
