– Держись только вместе с победителями, избегай общения с жертвами! Вы, русские, любите сами себе создавать проблемы, – поучал Хулио. Произнося слово «проблема», он проглатывал звук «б» и сильно смягчал «л», отчего роковое для русских ушей слово «проблема» в устах Хулио звучало очень мило – «пролем».
– Жизнь любого русского – сплошная пролем. У вас, что ни возьми – любовь, работа, отдых – всё пролем. Вы не забываете о пролем даже во время оргазма!
Глен не противился этим призывам к свободе. Нью-Йорк, с его веселым бездушием, Нью-Йорк жадности и злости, в котором до сих пор жил Глен, исчезал, растворяясь в бокалах рома и текилы. Жизнь, казалось, бросила ему вызов – лайковую перчатку – и Глен эту перчатку поднял. Конечно, он не забывал, что все эти блага пожалованы ему с барского плеча аргентинского собрата, который – стоит лишь ему захотеть, одним щелчком может сбить Глена со своего лацкана.
Зато, как художник, Глен ощущал свое превосходство над Хулио. Знал, что его работы гораздо мощней.
Откуда только брались силы шататься с Хулио по ночному городу! Заходили и в дешевые грязные пабы, и в бары пятизвездочных отелей. Хулио платил за все и ничего не просил у Глена взамен, наслаждаясь ролью мецената.
Единственное, чего он не обещал, – это помочь с карьерой художника.
– В Нью-Йорке конкуренция среди художников страшнее, чем среди акционеров на бирже. Художники здесь друг друга душат и мочат, как ушуисты, – Хулио подпрыгивал и с криком «и-й-ая!» в полете начинал колотить руками невидимого ненавистного противника. – Художники здесь, унижаясь, ползают раком, продают все, что могут, даже самих себя, ради одного – выставиться. Пробиться в Нью-Йорке как художнику – единственная для меня пролем…
Поэтому всемогущему Хулио приходилось самому давать взятки, искать знакомства, пресмыкаться. И перед кем? Не перед арт-критиками и даже не перед галерейщиками, а перед представителями администраций банков и супермаркетов, менеджментом в небоскребах, отвечающих за интерьеры зданий. Они-то, эти серенькие мыши, закончившие слабенькие колледжи и получившие по блату места в администрациях, зачастую решали, какую картину или скульптуру какого художника принять и выставить на обозрение и продажу.
– Моя заветная мечта – персональная выставка в музее «Модерн Арт». За это я бы отдал все. И-й-яа!!! – орал Хулио, с разворота в прыжке ударяя пяткой по стволу исполинского дуба с такой силой, что перепуганные вороны со всего сквера тучей взмыли в небо. – Опять отказали! Джейн из Сити-банка, эта резиновая галоша в трусах от «Виктория Сикрет», сказала, что не может выставить в центральном отделении моего «Быка Мира». Она отдала контракт Ботеро, этому прохвосту! Подаренный ей набор косметики за пять тысяч баксов и два билета в первом ряду на Бродвейский мюзикл – все напрасно. И-й-яа! – белки больших глаз Хулио наливались кровью. Он бешено прыгал и, вращаясь вокруг своей оси, бил ногами дубовый ствол.
