Линда перехватила его на площадке и тут же увлекла за лифты, на лестницу.
— Слушай, что все это значит? — спросил Нил, спускаясь вслед за ней.
— Ринго приехал! — возбужденным полушепотом проговорила Линда. — Хотел спокойно с Джоном, Иоко и со мной посидеть, а сегодня пятница, клуб, к Джону пиплов набилось немерено…
— И что?
— Не всю же ораву поить-кормить? А потом Ринго всей этой колготы не любит…
— Чего не любит?
— Колготы, — повторила Линда. — Ну, суеты, толчеи. Вот они с Джоном и заперлись у Йоко в комнате. И она туда подойдет, как только с этим придурком Миком развяжется…
Нил остановился.
— Ты чего? — удивленно спросила Линда.
— Знаешь, я, наверное, домой пойду. А то неудобно получается. Я же буду лишний, меня никто не приглашал.
— Как никто? А я?
— Но ты…
— Для них мое слово — закон! — Она рассмеялась. — Ладно, не парься. Они сами просили тебя привести. Очень хотят познакомиться с крутым рок-мэном Нилом Баренцевым.
— Откуда они знают?
— Слухами земля полнится. В общем, он позволил Линде уговорить себя. На этаже, куда они спустились, было тихо, только в кухонном отсеке визгливо переговаривались вьетнамки, и оттуда тошнотворно несло жареной селедкой.
Дверь им открыли после условного стука, и взгляду Нила предстала необычная картина. Вместо лампочки горели свечи в стаканах. Свечей было не менее десятка, и нетрудно было разглядеть лежащие на полу и висящие на стенах коврики, кокетливое фигурное зеркало над маленьким рабочим столом, две аккуратно заправленные и прикрытые цветными пледами кровати, на подоконнике — ваза со свежими гвоздиками, на полках — расставленные между книг шкатулки, куколки, ракушки. Уютная девичья светелка, обжитая и ухоженная.
Все это Нил разглядел в те две секунды, пока маячил на пороге за спиной у Линды. Она втянула его за собой, и он оказался лицом к лицу с молодым человеком весьма своеобразной наружности. Прямые черные волосы, остриженные под горшок, и реденькие усы и бородка придавали его внешности что-то китайское, хотя круглые светлые глаза за столь же круглыми «ленноновскими» очками были однозначно европейскими. Одет он был в просторный и длинный черный балахон, из-под края которого вылезали неимоверных размеров ярко-желтые ботинки. Вместо рукопожатия молодой человек церемонно поклонился и показал рукой в глубь комнаты.
— Милости прошу, — проговорил он неожиданно скрипучим и пожилым голосом.
— Джон, это и есть тот самый Нил Баренцев, — прощебетала Линда.
