Маховик памяти, запущенный умелой рукой профессора, выписывал свои скрипучие траектории уже помимо воли, сам по себе, тяжело бухал в висках.
— Как мешок с награбленным добром… — пробормотал Нил.
Лежать сил не было. Он встал, набил трубку, распахнул окно в теплую светлую ночь…
Таню он вновь увидел только первого сентября, после организационного собрания, где, как и ожидалось, новоиспеченным студентам было объявлено, что этот этап своей жизни они начнут с месячной трудовой повинности в совхозах Ленинградской области. Было упомянуто три названия, ни одно из которых Нилу ничего не говорило.
— Привет, — сказал он, вырастая на ее пути в коридоре. — Тоже поступила?
Поздравляю. А я теперь трубку…
Он принялся лихорадочно рыться в портфеле, намереваясь продемонстрировать приобретенный с ее подачи джентльменский атрибут.
— Рада за тебя.
Она не остановилась, но чуть замедлила шаг, и ему ничего не оставалось, как двинуться следом.
— А ты в какой колхоз записываться будешь? — спросил он, заглядывая ей через плечо.
Она повернулась и посмотрела на него с искренним недоумением.
— Я — в колхоз? Зачем?
— Но ведь надо…
— Мне не надо! — отрезала она и свернула направо, оставив его посреди узкого коридора.
Он вздохнул, поглядел ей вслед и поплелся в сторону партбюро, возле которого толпился народ — там записывали в сельхозотряды.
Наверное, Нил долго простоял бы в тесном предбаннике, пропуская вперед всех желающих и нежелающих, но тут как раз его окликнули по фамилии.
Он оглянулся.
— Ба, Васютинский, какими судьбами? Ему было приятно видеть знакомое лицо, особенно после обескураживающего разговора с Таней.
