Я секунд пять смотрела на часы за спиной полицейского, который вёл запись, и вспомнила как… О боже! Даже вспоминать не могу! Как я могу это кому-то рассказать! Не заметно для самой себя я начала всхлипывать сильнее и меня будто бы накрыло волной страха, волнения и безысходности. Я будто бы щеночек, которого пнула судьба, за все грехи, которые я только совершала в жизни, и продолжает издеваться. Меня так захлестнули эмоции, что я больше ни слова не могла произнести. Перед глазами только и неслись одни картинки. Я иду. Падаю. Чей-то ботинок на моей груди не дает встать. И снова та же картина. Я иду. Падаю. Чей-то ботинок на моей груди и не дает встать. А потом этот взгляд. Зловещий, но одновременно отрешенный и почти безумный. Похоже, этот взгляд, эти серые глаза, наполненные сумасшествия и зверского желания, я запомню до конца дней своих. В этот момент не вся жизнь перед глазами проносится. Это скорее становится пошаговой инструкцией к тому, что ты скоро умрешь.
Сначала можно лишь лихорадочно искать в голове планы спасения. На этом этапе я поверила во всех Богов и перебрала мысленно все веры.
Второй стадией становятся размышления, что я сделаю, если выберусь невредимой.
Третьей ступенью является прощение всех грехов кому только можно ( кроме этого урода конечно) и угрызения совести. В тот момент, когда он оттянул моё платье до пупка, я ненавидела себя за то, что одела такое откровенное платье. И так себя корила за легкомыслие и тупость! Я пообещала самой себе, что, если он меня отпустит хотя бы живой, то скажу всем-при-всем, что люблю, что изменю жизнь, что стану лучше учиться, что стану тенью своего брата и всегда буду рядом с ним, если какой-нибудь урод снова попытается напасть, он будет рядом и поможет. Боже, как же я люблю свою семью, и друзей! И Тасю, и Матвея, и, кажется, даже Алексея! И дядю с тётей, хоть их не бывает рядом.
Я уже разрыдалась и не могла даже пошевелиться, и тут зашла та самая девушка в униформе и принесла чашку с водой до краёв, вырвав меня из воспоминаний того жуткого вечера.
– Григорий, ты опять довёл кого-то до слёз? Никакого сочувствия! – презрительный взгляд этой девушки даже меня заставил растеряться.
– Ладно-ладно, – сказал хмурый полицейский. – Не обязательно точное время. Тина, может, лучше ты продолжишь раз такая внимательная и заботливая? – съязвил он.
– Конечно! Любой твой каприз, Григорий! – полицейская кивнула ему и подмигнула, мягко мне улыбнулась, Григорий встал, и она легко как пушинка приземлилась на его стул и взяла меня за руку. Так по-дружески, так по-матерински, так заботливо, что аж мурашки по коже пошли.
