Одеяло Оливия протянула Чеду и тот, недолго думая, обмотал девушку с ног до головы.
– Анна, вы меня слышите? Анна? – Максвелл пытался растормошить девушку, которая все еще находилась не то в обморочном, не то в сонливом состоянии. Из брошюр, которые валялись стопкой в аэропорту, Оливия знала, что при обморожении именно сон, зачастую, становится верной смертью, потому что человек просто не просыпается. – Так, Анна, давайте, просыпайтесь.
Максвелл натянул на руку девушки собственную варежку, а на голову нахлобучил шапку, большую ей в два раза. Он осторожно хлопал девушку по щекам, пытаясь привести в чувство. Изначально она никак не реагировала, но чем настойчивее были действия помощника шерифа, тем сильнее морщилась девушка, выдавая признаки жизни.
– У нее рана, – произнесла Оливия, указав на ладонь, еще не затянтую варежкой. Кровь уже остановилась, но порез выглядел глубоким. – не нужно ее перемотать?
– Нет, мы сейчас промоем ее перекисью. Эй, Чед, подержи. – Максвелл потянул Анну на себя и, недолго думая, уместил ее на коленях парня, прислонив к его груди. Оливия уже вытащила аптечку и, отыскав внутри узкую одноразовую капсулу с перекисью, протянула ее помощнику шерифа.
Он, вскрыв упаковку зубами, принялся обрабатывать руку Анны, которая стала подавать неясные, но признаки жизни. Ее дыхание стало слегка прерывистым, а голова ворочалась, словно ей сниться кошмар. Вылив всю упаковку, Максвелл сунул капсулу в карман, заклеив рану широким лейкопластырем, который протянула блондинка.
Взгляд мужчины встревоженно прошелся по девушке, задержавшись на ногах. Вероятно, она выскочила из дома в чем была, даже не надев зимней обуви. Тем печальнее было видеть на ее ступнях высокие махровые носки и тапочки наподобие уггов. Помощник шерифа, выдавив нечто нечленораздельное и нелицеприятное для умственных способностей некоторых, вытащил из собственного рюкзака еще одно космическое одеяло, которым отдельно укутал ноги девушки.
Чед, на руках которого все также была Анна, поднялся на ноги. За все время обратного пути никто из них не проронил ни слова.
