Это был краткий миг удовлетворения , девочки, но после этого моя жизнь начала потихоньку превращаться в кромешный ад.
Чеченцы доставили мне бирки. В назначенное время те пришли большой партией, упакованные в серые картонные ящики – это была, может быть, тысяча бирок, а может быть и все две, и на каждой было выбито название «LindGren».
Мои девочки в Бескудниково стали пришивать их на штаны, штаны я понес в МГИМО, и там они стали разлетаться как горячие пирожки. Но был ли я счастлив? Нет. Я мечтал о прибылях, когда глядел на дерущихся за мои джинсы студентов, прибыли – эти огромные барыши – натурально плавали передо мной, но когда я протягивал руку, чтобы взять их, они лопались как мыльные пузыри, прямо у меня на глазах.
Я был уверен в своем предпринимательском таланте. Я знал, что с моими мозгами, смогу прожить в этой жизни безбедно. Но раз в неделю, я подсчитывал выручку и относил львиную долю от нее чеченцам. И знаете что, девочки? Это было похоже на рабство. Не на те комфортные условия, в которых вы работаете сейчас. Но на унизительное, средневековое рабство.
Чеченцы не удовлетворились просто моими деньгами – нет. Они сделали эту пытку более изощренной. Так, они никогда не приезжали за выручкой сами, и мне требовалось каждый раз идти к ним в офис – на эти чудовищные задворки вещевого рынка, в ООО «Арег», чтобы отдать им свои, собственной кровью и потом заработанные деньги.
Более того. Азам вручил мне мобильный телефон, который приказал всегда держать при себе – и раз в два или в три дня они обязательно звонили на этот номер и интересовались, не упал ли объем продаж? И могут ли они рассчитывать на обычную сумму? Потому что если не могут, добавляли они, то кому-то очень быстро будет секир-башка…
Париж, отель «Амбуаз», день после отъезда Полины Родченко
Горничная осторожно открывает дверь номера «люкс» и с опаской заглядывает внутрь. Ее зовут Анна-Мария Бикинза, и это худая как скелет мулатка, двадцати лет от роду, которая сегодня вышла на свою первую рабочую смену.
– Открывай, АннИ, не стесняйся. Здесь уже с полудня никого нет, – напутствует мулатку ее старшая компаньонка.
Компаньонку зовут Гертруда, она черна как ночь и необъятно толста. Отель «Амбуаз» – для Гертруды как родной дом и даже лучше. Она оттрубила здесь двадцать лет – была сначала горничной, потом старшей горничной, знает имена, привычки, тайные страхи и желания каждого постояльца, а еще – может на спор пройти по зданию с закрытыми глазами. Если бы Гертруда была умнее, она бы продала таблоидам частную информацию, накопленную за годы работы в отеле, и прожила бы остаток жизни, не думая о том, где брать деньги на пропитание. Но Гертруде не до того, чтобы занимать свою голову глупыми мечтами. Ей 52, у нее на шее пять оболтусов-детей, пьяница-муж, выходец с Гаити, и, кажется, намечается первый внук. Сейчас ей нужно показать неопытной Анне-Марии, как правильно убирать номер, чтобы у клиентов не было претензий. Гертруда с трудом передвигается, покрикивает на подчиненную и одновременно, причмокивая губами, представляет, с каким наслаждением она позже опустится в кресло в своей каморке внизу и протянет, давая им отдых, уставшие, с варикозными венами ноги.
