С особенной силой это чувство просыпалось по утрам, когда после очередной особенно удачной вечеринки в Москве мне приходилось подниматься чуть свет и ехать за тридевять земель – в деревню, рядом с которой стояла фабрика, чтобы лично проследить состояние дел. Всякий раз, когда я пытался послать вместо себя Алешу, тот увиливал под различными, мало внушающими доверие предлогами. «У меня съемка для «Вог», – говорил он. Или: «Завтра в девять утра я встречаюсь с клиентами» – хотя, я доподлинно знал, что в девять утра он только-только притащится домой с ночной пьянки, наверняка – с какой-нибудь красоткой под боком и башкой, забитой кокаином настолько, что под носом от порошка выступит иней.
Алеша был лицом нашей фирмы, и, нужно сказать, лицо это было сладостным, самоуверенным и порочным. Его сняли для «МТV» – вот только я, хоть убей, не могу вспомнить зачем? – кажется, его назвали самым модным мужчиной дня. Снимки его «Порше 356» тут и там мелькали в светской хронике. На одном фото я увидел, что в салоне его автомобиля сидит – ни больше, ни меньше – Ксения Собчак. Он стал завсегдатаем фэшн-блогов – тех самых, которые мы с ненавистью штудировали, когда выбирали себе подходящий бренд для работы – теперь его снимки появлялись там каждый божий день. Подписи к фотографиям гласили: «Алеша Шнеерзон, деятель моды, на показе нового фильма Федора Бондарчука», «Трендсеттер Алеша Шнеерзон демонстрирует как правильно носить шубу сутенера» и, наконец, «Алеша Шнеерзон, светский лев, в полное говно вытряхивается из казино «Палас». Никому и в голову не приходило, откуда взялся этот деятель моды? Всем будто напустили волшебной пыли в глаза. И я подозреваю, что молоденькие девочки смотрели на фотографии деятеля, и хлопали ручками, и делали такие восторженные звуки – ну, точно как поросята – «Уии! Уии! Уии!»
Я был изнанкой нашего дела и находился по другую сторону софитов. Половину своего времени я проводил на фабрике. Совсем скоро половины оказалось недостаточно, и фабрика захотела съесть все мое время.
Все началось с мотоцикла, который однажды остановился у ворот, и за рулем которого сидел местный участковый. Отряхивая пыль, он смотрел с прищуром и подозрением на меня, на фабрику, и на мою машину, припаркованную у стены.
– Вот, – объявил он после продолжительного молчания. – Заехал узнать, что это у нас тут делается.
По правде говоря, мы ожидали милицейской проверки. Все в ближайшей деревне знали о нас, жены многих местных работали здесь, и появление участкового выглядело логично. Однако, по-хорошему – если уж взялся следить за порядком – можно было бы подсуетиться и приехать пораньше месяца на два-три. Оперативность точно не была коньком деревенской милиции. Страшно даже подумать, какие вещи могли встретить участкового здесь, если бы на этом месте оказалась не скромная фабрика по пошиву сумочек, а, скажем, нелегальный химический завод. Обожженные земли, мертвые животные, пустыня, насквозь пропитанная ядом отходов – вот, что мог бы увидеть участковый при других обстоятельствах. «Все нормально, милиционер, – сказал бы я, выйдя к нему в костюме химзащиты. – Это фармацевтическая промышленность». А скорее всего, никто и ничего не сказал бы ему. Говорить было бы некому. Фабрика наверняка завершила бы свои грязные дела, свернула работу и переехала на новое место еще до появления таких оперативных проверяющих.
