Вечером после ужина Крылов сидел на той же веранде, с особого рода удовольствием рисовальщика рассматривая расчерченное морщинами лицо Никоса, два стакана стояли между ними на столе: почти нетронутый – Крылова и пустой – Никоса. Приятная застольная беседа сама собой свернула к странной девушке.
– Говорю тебе, никто не знает откуда она взялась. Это было летом, два года назад. Мы проснулись утром, а она сидела на берегу – в обнимку с собакой. Сидела себе молча и на море глядела. Ты пойми, собака наша лютая, не было такого, чтобы чужой поднялся незаметно, а тут не залаяла, не подала голоса.
– И что, не было лодки?
Никос покачал головой.
– Я проверял, никто из наших не подвозил.
– Значит, вплавь?
– Конечно, хорошему пловцу это под силу, я сам в молодости такое делал, но ты же её видел – она, как цыплёнок, тощая.
Никос подлил себе из бутылки, медленно раскурил трубку. Крылов немного подумал и спросил:
– А может, с яхты проходящей свалилась? Или крушение?
– Тихо всё было, я проверял.
– Так она немая?
– Похоже, что так, вот только странно мне – все немые, каких я встречал, мычат что-то, жестикулируют, а эта в глаза смотрит и молчит, как рыба, но слышит всё, я уверен.
– Может, у неё с головой что-то не так, травма, например? – неуверенно продолжил Крылов.
– Ты знаешь, Алекс, я рыбак, а не доктор. В то утро на берегу она ведь совсем без одежды была, то есть голая, замёрзла, конечно. Так вот, жена моя закутала её в одеяло, провела в дом, ну и видела она её всю, понимаешь? Если и была травма, то не снаружи.
– Выходит, вы и имени её…
– Не знаем. Мы зовем её просто "девушка", по-гречески "коритси".
Жена Никоса показалась в дверном проёме, поманила мужа за собой в дом.
Крылов тоже встал, потянулся, зевнул. Постоял, вглядываясь в темноту, угадывая полосу прибоя. Никос вернулся на веранду.
– Твоя комната готова, спокойной ночи, Алекс, договорим в другой раз.
– Спасибо за всё, Никос, спокойной ночи.
Уже через минуту Крылов блаженно вытянулся на жесткой постели и моментально заснул.
Ему приснился Горсад – стояло жаркое одесское лето, он расположился на своём брезентовом стульчике в тени платана и набрасывал карандашом портрет девушки, сидевшей напротив. Обычный его приработок, халтура. Приятель его Пашка Мольберт халтурил чуть поодаль, срисовывая лик заезжего грузина. Пашка то и дело подмигивал Крылову со значением, как видно, модель его была хорошенькая. Вот только сам Крылов никак не мог этого определить – черты девушки упорно не давались ему, менялись каждую секунду, расплывались, как на нечеткой фотографии. От волнения Крылов весь взмок, сердце его колотилось, наконец он не выдержал, смял лист и запустил им в свою ускользающую модель, с облегчением просыпаясь.
