— Где ты ее достал? Я не давал ее тебе!
— Не бери в голову, — сказал Блюм. — Где надо, там и достал.
— Ты украл ее! Ворюга!
— Убирайся из моего музея! — закричал Блюм. — Я тебя сюда не звал!
— Я заберу ее с собой!
— Черта с два!
Прежде чем кто-либо успел что-то предпринять, Блюм вскочил, выхватил фигурку из рук Кэла и толчком в грудь повалил его на землю. Кэл вскочил и хотел ударить Блюма по лицу, но папа и несколько владельцев ранчо схватили его и заломали руки за спину.
— Забудь о ней, — сказал папа.
— Но она моя!
— Я не знаю, как он ее заполучил, но как-то ему это удалось, и теперь она принадлежит ему, — сказал папа.
Старик Джейкобс громко прокричал:
— Все расходимся! Шоу окончено! Пошевеливайтесь!
Я все еще стоял и глазел вокруг, вместе с несколькими такими же ротозеями, пока папа не схватил меня за плечо и не вытолкнул из музея. Как велел старик Джейкобс, народ быстро расходился.
— Вы вернетесь! — сказал Блюм, откидываясь на спинку кресла и улыбаясь. — Вы вернетесь!
В этом он был прав. Я хотел вернуться, но не собирался платить пятьдесят центов. Однако несколько ночей спустя все-таки отправился в музей с Роупером, Беном и другом Бена Оуэном. Мы собирались тайно проникнуть внутрь. Я знал, что это не есть хорошо, но нам очень хотелось досмотреть коллекцию Блюма. Оуэн приехал на пикапе и отвез нас на «куриное ранчо», припарковав машину на дороге, немного не доехав до дома. Остаток пути мы прошли пешком. Было уже поздно. Мы ожидали, что музей будет пуст, однако боковая дверь сарая оказалась открыта, и внутри горел свет.
Мы тихо подошли. Ни у кого из нас не хватило смелости войти в дверь. Увидев в торце здания что-то похожее на маленькое окошко, мы обошли сарай и заглянули внутрь.
И увидели в комнате Блюма, причем ближе к окошку, чем я думал. Он принес из дома несколько своих куколок из куриных потрохов и играл с ними, будто маленький ребенок, скрещивая их на среднем столе с женскими скульптурками. Я видел, как он взял куколку, похожую на старика Джейкобса, и снял с нее маленький комбинезон. Затем взял одну из обнаженных женщин и соединил их вместе. Он поставил их на пол, и они начали… двигаться — толкаться друг о друга. Блюм тихонько рассмеялся и что-то пробормотал. Слов мы не расслышали, но звучало как какое-то стихотворение. Потом он встал и расстегнул штаны. Тут-то мы и бросились оттуда от греха подальше. Что бы ни собирался делать Блюм, это было ненормально. Мы все это поняли. На обратном пути никто из нас не проронил ни слова.
