Доктор так долго что-то писал, что я забеспокоилась. Я всегда, когда сильно болею, умирать собираюсь – кажется мне, что конец мой пришел. А тут: доктор смотрел меня минуту, а пишет целый медицинский трактат. Ну, всё, решила я, совсем я плоха, видимо – доктор пишет отчет о причинах моей смерти. Заранее.
Прошло еще какое-то время. Я устала ждать, лежа на этой тележке – страшно пошевелиться, еще упадешь. И решила заговорить с доктором: « Доктор, а что со мной?».
Доктор, не отрываясь от писанины, ответил: «Классика. Называется родильная горячка. Или сепсис. Или заражение крови. От этой болезни в 19 веке умирала половина рожениц. Но сейчас не страшно. Пенициллин творит чудеса».
Мой муж потом меня «поедом ел», что я поехала рожать в Душанбе. Его мама сказала ему, что от этой болезни можно умереть. Она объяснила ему, что родильная горячка у меня случилась, потому что «домик» ребенка – кусочек – остался в моем организме и загнил. (Чушь! Мне показывали послед. Он был целехонький). Муж поэтому с подачи своей мамы винил в моей болезни душанбинских врачей. Но я думаю, что простуда, нервозность после родов, застой молока – это были решающие факторы для распространения воспаления по всему организму по крови. А не «кусочек домика ребенка», по версии моей свекрови.
Меня отвезли в палату, положили на кровать у окна, и стали усиленно колоть пенициллином, каждые три часа, и постоянно что-то вливать в вену – поставили рядом капельницу.
Однажды через капельницу мне вливали донорскую кровь. Я даже разглядела на бутыле фамилию донора – много лет ее помнила, а потом забыла (эх, надо было записать).
Первые два-три дня в больнице прошли сумбурно. Я не вставала с постели. Только помню, что вела себя очень беспокойно: все время вопила, что, мол, мне то жарко, то холодно. Помню, что кто-то постоянно то укрывал меня, то убирал одеяла. Также помню, что мне примокали лоб салфеткой. Оказывается, так друг за другом ухаживали соседки по палате. Это я потом узнала, в дальнейшем: кому уже было полегче (ходячие), ухаживали за «тяжелыми» (лежачими).
И еще я запомнила, что неизвестно откуда, все время – так мне казалось – звучала музыка.
Потом я ожила и села на кровати. Огляделась. В палате, кроме меня, было 8 женщин. Кровати были панцирные, и возле каждой кровати стояла тумбочка. Посередине палаты стоял обеденный стол и несколько стульев: так как больница была «нечистая», септическая, еду нам приносили прямо в палату ( в обычных больницах в каждом отделении есть общая столовая и все кушать ходили туда). А у выхода из палаты находился огромный холодильник.
