Улетела и не хочет рассказывать сказочные и волшебные истории.
Приревновала.
К рислингу.
Муза. Она такая.
Ревнивая…
Светящиеся отрезки зеленого цвета сложились незамысловато в цифры времени допотопных электронных часов. Яркие. В темноте. Мешают, когда хочется спать. Светятся.
Холодильник, стиральная машина, плита и мусорное ведро в глубине изгиба кухонной столешницы.
Мои соседи.
Две кошки приходят на свои места рядом с моей головой: на диване и на низком журнальном столе, который сразу за ним.
Мои кошки.
Окно открыто. Лето. Звуки шоссе не смолкают, и я вздрагиваю, когда монотонный гул мегаполиса разрывает рев мотора мотоцикла, проносящегося по пустеющему шоссе.
Ночь наступает.
Надо лечь так, чтобы кошки не мешали хвостами и лапами, повернуться спиной к ярким цифрам часов и постараться заснуть, пока утихающий город снова не вздрогнет от рева почти летящего над дорогой мотоцикла.
Моя ночь.
00:33
Я хочу ехать в метро по той ветке, которая не под землей.
На кожаных диванах, не сиденьях, а диванах.
Летом.
Приехать туда, где бабушка.
Живая.
Открыть журнал «Америка» и прочитать про День благодарения и как делают кроссовки.
А потом поехать домой, уставшим и счастливым.
По той же ветке метро, которая не под землей, но уже в окнах темно.
Вечер.
Я не хочу как сейчас.
Я хочу как тогда.
И папу держать за руку.
И хотеть спать.
И почти заснуть у него на руках.
Как сейчас засыпает у меня на руках моя дочь.
Как тогда…
Время перевалило за полночь. На белом фоне появлялись слова, но после прочитанного было сложно написать что-то иное.
Кошка обошла ноги по кругу уже раз двадцать. Телевизор работал, но звук был выключен.
Сейчас, возможно, он услышит слова любимой, проснувшейся, чтобы выпить воды:
– Ты почему еще не спишь?
И ответит:
– Я сейчас приду.
Зевающий персонал кафе.
Полупустой зал.
Блюз женским афроамериканским голосом откуда-то из-под потолка.
Дочь играет на телефоне в домики.
Жена доедает штрудель.
Темнеет.
Лето.
Мне больше ничего не надо в этой жизни.
Ну, может быть, еще что-то.
Но не больше…
Резкий поворот руля. Визг тормозов шести потоков машин. Перестроение резко вправо, к краю обочины, с экстренным торможением, когда машину невозможно удержать ровно и она виляет, тормозя из стороны в сторону, рискуя уйти в неуправляемый занос.
Все. Машина остановилась. Ручник резко вверх – давняя привычка. Смотреть на тормозивших паникеров в шести полосах слева нет времени, у них все в порядке. Я умею делать такие перестроения безопасно для окружающих.
