–Товарищ капитан! Разрешите обратиться.
Отбросив всякую фамильярность, капитан спросил меня:
–Какая проблема, солдат?
–Хочу выступать в вашем ансамбле, – выпалил я. Капитан слегка улыбнулся, его глаза заискрились, он спокойно сказал:
–Завтра после обеда в клубе у нас репетиция. Приходи, я тебя послушаю.
Он сел в кабину, хлопнув дверкою, в головную машину сел офицер штаба, и все машины тронулись гуськом к воротам у проходной. Он уехал, сказав, «завтра после обеда». Легко сказать, «завтра», а как дождаться этого «завтра». Я не знал, куда себя деть. С одной стороны, я радовался, что меня завтра прослушают, и не важно какой будет результат (конечно же, я ждал положительного результата). А вот по отношению к Слуцкому, к Васину и к старшине Звягинцеву я чувствовал себя предателем. Наверное, я что-то для них значил, и они шли на уступки в отношении моего поведения в части. Конечно, им нет резона оголять тылы художественной самодеятельности. Это Старцеву теперь было наплевать на всё, ибо он сдавал дела вернувшемуся с учёбы капитану Струкову. Мне жаль было Старцева, потому что никто не знал, где он будет служить дальше. А потом, появление Струкова меня настораживало. Что за человек? Как вести себя с ним? Уживусь ли с ним. Целые сутки я чувствовал себя ужасно, как в самолёте, когда тошнит и выпрыгнуть нельзя. Думал и надеялся, что после прослушивания всё прояснится. Дудки! Еще хуже стало, как генеральские погоны, – без единого просвета. И так прослушивание. Я зашёл в клуб. Капитану доложили о моём приходе. Чистосердов пригласил меня зайти на сцену, где он, сидя за роялем, сняв китель и скинув подтяжки брюк, музицировал и записывал что-то в нотный лист бумаги. Я бодро поднялся по ступенькам, приложил руку к козырьку и хотел, было отчеканить заготовленную фразу. Капитан отмашкой руки остановил меня, протянул мне руку и поздоровался.
–Что ты можешь делать? – спросил он.
–Петь, играть на баяне, на балалаечном контрабасе, – начал перечислять я.
–Стоп, стоп, стоп! – остановил меня офицер. – Такого контрабаса у меня в ансамбле нет. Баянисты не нужны. Ты видел, какие у меня орлы сидят с пяти рядными баянами, – спросил меня капитан. По мере того, как он перечислял отказы, мой радостно раскрытый рот, медленно смыкался, образуя на лице растерянность. Капитан заметил это, подбодрил меня, – а вот песню…Спой, пожалуйста, свою любимую песню.
Настроение моё, подорванное отказами офицера, уже соответствовало духу моей любимой песни. Эти отказы как бы отдалили мою мечту, если не хоронили её совсем. Представьте себе вот такое состояние. У вас умирает самый дорогой вам человек-мама. Вы на грани отчаяния, ком в горле и слёзы на глазах. Вы находитесь как бы на грани умопомрачения. Вот в таком состоянии я начал петь. Никогда мне не приходилось «уходить» из реальной жизни в то состояние умопомрачения. Я видел глаза капитана, они перестали светиться, и он стал серьёзным. Когда я закончил, он сделал долгую паузу, коротко сказал:
