Вот какое хитросплетение причин, следствий и страстей скрывается за простой историей о том, как тупой сержант перепутал кассеты. Вот что открываешь, если набраться смелости и ума, и разбить зеркало реальности, в котором мы любуемся только на себя, и увидеть моторы, шестерни и электромагниты Мироздания. Кстати, вопрос к Ньютону: ладно, из ваших с Максвеллом теорий с шестернями мироздания все стало более—менее понятно, а что насчет моторов? Были бы без страстей вообще какие-либо причины и следствия и сама Вселенная?
С одной стороны, становишься сторонником взглядов Эйнштейна о детерминированности Вселенной. От смелого чумазого агента Штази, лопаткой роющего тоннель в тыл врага, до нас с Таней, весело забавляющихся особенностями своего телосложения во время отъезда родителей. Тогда получается, что Верховный Арбитр завел этот мир как часы, и самоустранился, и мироздание тикает само по себе.
С другой стороны, можно предположить, что сержант Красовский выступил в качестве оператора эволюции волновой функции, которая претерпела коллапс в момент, когда у нас с Таней все счастливо получилось, и Танина кровь залила одеяло, и Таня смешно испугалась, что не знает, чем отстирывается кровь, и тогда мы приходим к Копенгагенской интерпретации. И тогда всё во Вселенной случайно, и Верховный Арбитр непрерывно бросает кости.
А сколько еще неучтённых параметров в этом уравнении! Например, откуда деды узнали о кассете? Красовский – умный парень, сам бы, гад, смотрел до дыр у себя в будке и дрочил до мозолей, но с товарищами не поделился. Размышлял ли смелый, чумазый и потный агент Штази в душном тоннеле под Западным Берлином о том, чтобы резко прорыть ход наверх, к свободе и глотку свежего воздуха? Или его сторожил другой агент? А тогда получается, нет никакой вертикальной структуры Мироздания, а просто все агенты сторожат друг друга, так и поддерживается целостность.
Вот варианты ответа на ночной парадокс Толстого о Великом Арбитре. Мне лично больше нравится мысль, что Мироздание непрерывно рождается перед нами как гигантская импровизация, как дрожание струны под пальцами гитариста, как послушность глины под пальцами скульптора, как огонь женщины под пальцами мужчины, как результат бесчисленных творческих воль, и нет никакой предопределенности, нет несвободы, нет формы, кроме той, что создаем мы. Впрочем, это вопрос вкуса и каждый может думать, как ему хочется.
Боже, какое счастье, что я столько учился физике, которая позволяет что-то понимать в жизни! Иначе бы я плыл как щепка в океане сказочного, как недоучка Степа. А вы говорите, тупость!
