Я понимал, что долго такие как Гера не живут, ведь она всегда была первой: первой хватала добычу, первой перебегала улицу, первой бросалась в драку, но сильно полюбил её и надеялся, что это не будет так быстро и трагично. Однажды осенью она вышла утром на прогулку и скоро вернулась, шатаясь и, видимо, понимая, что съела отравленный кусок (а тогда травили бродячих собак, но отравились не бродячие, а самые шустрые – наша Гера и ещё одна беленькая дворняжка) и два часа металась в страшной агонии на моих глазах в саду, пока не испустила дух, подняв на меня свои большие красивые глаза (один из моих друзей всегда спрашивал, как там моя глазастая собака), казалось, что на её морде застыла последняя улыбка, но это была гримаса боли. Спасти её было уже невозможно. Похоронили Геру на берегу реки.
В этот день так получилось, что свиты её рядом не было, они не видели её агонии, но уже через пару часов появились возле моего забора, лаяли, суетились, искали и ждали её, но пришёл вечер, стемнело, а она не выходила. Я думаю, к ночи они поняли и завыли. Такого воя я не слышал никогда, так воет одинокий волк, потерявший свою подругу. Они прощались с ней, прощались со своей любовью.
Я думал, что на этом всё, но они не уходили ещё три дня, и каждый вечер, ближе к ночи, устраивали свой поминальный концерт. На четвёртый день собаки ушли и больше не возвращались. Но не все, Маугли провёл возле моих ворот две недели, сопровождая меня при каждом выходе из дома, заглядывая в глаза с немым вопросом, он лизал мою руку и словно спрашивал, может быть, это шутка, Гера есть и сейчас появится. Он понимал, что только я могу это знать. Я не видел, что он ел, он отказывался от пищи, которую мы предлагали, я не видел, чтобы он спал – две недели он провёл возле ворот моего дома, а потом, когда ушли последние надежды, ушёл и он… Любопытно, что при её жизни он не демонстрировал особой привязанности, и, по сравнению с другими поклонниками, всегда держался с большим достоинством и чуть в стороне.
Мы всегда определяем «верность» как: прожили вместе пятьдесят лет, вырастили пять детей и десять внуков и умерли в один день, или как морячку, ждущую на пристани десять лет погибшего в кораблекрушении моряка, но меня больше поразил покойный старик Трахтенберг, каждый раз до самой смерти передававший из Израиля сто долларов своей старой любовнице, которую тридцать лет не видел и даже не был уверен, что она жива. Он почти ничего не помнил, он никогда с ней вместе не жил, не имел детей (так, просто любовница), но просил моего друга найти её и передать эти сто долларов, сэкономленных со скудного старческого содержания…
