– Я хотел бы обернуть все вспять и повернуть обратно. Кинуться бежать без оглядки, смотря лишь вперед перед собой, не останавливаясь ни перед обрывом, ни перед врагами. Двигаться до тех пор, пока не почувствую жжения в груди, бежать совершенно не предполагая, что же ждет меня в конце пути, ведь недаром бегуны, в конце длинной дистанции, вступая на финальную тропу, когда казалось весь путь уже позади и все уже кончено, спрашивают себя: «а что будет дальше? Что теперь?», бежать не оглядываясь чувствуя, как сознание расширяется вместе со всей вселенной, а тело устает и перестает подчиняться подобно возгордившемуся быку в поле. Передвигать ногами, сменяя виды, погоду, температуру тела, сквозь туман, дожди и грозы, сквозь безмерные поля пшеницы и кукурузы, бежать высунув язык, который просил бы о пощаде, через боль и агонию. Я бы бежал пока в один момент не перешел бы на шаг, а потом все бы закончилось, солнце медленно упало бы за горизонт и растворилось бы в нем оставляя лишь краски на небе, тогда-то я и упал бы на землю подчиняясь непреодолимой силе притяжения. Я посмотрел бы на закат и подобно тому, как солнце закрывается и прячется, пряталось бы и мое солнце в собственных глазах, закрываясь веками. Мое тело завершило бы свой последний путь, и мне не пришлось бы больше задавать себе вопросов: что же дальше, что же после, нет, все бы уже закончилось. Понимаете?
Фабио был удивлен не меньше остальных своими речами. Сергей смотрел на него и рот у него невольно открылся, он был поражен сказанным.
– Быть может тогда все закончилось бы хорошо, быть может, тогда я стал бы счастлив?
– Пап что на тебя нашло? – Милена тревожилась за отца.
– Я и сам не знаю Милли, я и сам не пойму, что же черт возьми происходит. Такое чувство, словно бы душа примкнула к языку и начала говорить, взяла контроль над мыслями и надо всем остальным. Какая-то слащавая горечь подступает к сердцу, голод бьет тревогу, а мы идем нацеленные и устремленные убивать и вершить свое правосудие ради блага будущего и других людей. В то время как сами мы прошли сквозь ад, страдание и нескончаемую боль, которая порой бьет, вынуждая язык говорить без умолку, лишь бы не слышать более этих ужасных мыслей, что как яд пропитывают душу. Чего же ради мы идем туда на верную погибель? Чего ради сражаемся за свободу, которая уже дарована нам? Мы все мечемся, нам нужна власть, нужна месть! Разве там не поджидает нас наша гибель? А даже если и ожидает, мне она не страшна, идите с Сергеем, спасайте свои жизни, я пойду один, пойду и буду сражаться за вас, за людей мне не безразличных. Я устал переживать, пусть лучше меня убьют, быть может, тогда я наконец преодолею свой чертов путь! Тогда-то наконец все закончится! Боль не проходит, еще какие-то минуты назад все было нормально, а теперь я уже не выношу ее криков. Разве не мы сами ей внимаем и прислушиваемся к ней? Я не хочу, не хочу больше слышать ее, я поглотил сполна, и больше нет сил моих глотать эту боль. Я и сам не знаю Милли, не знаю, что же нашло на меня? Когда ты сидишь в клетке изнуренный и избитый, видишь слезы своей дочери, ты не находишь что жизнь коварна, что она несправедлива, что время так долго тянется, что время губит тебя и давит на шею, нет, стоит тебе выйти, стоит обрести свободу как ты поймешь, что добежал, что выбрался из этой пучины страданий, но страдания все равно никуда не делись даже за пределами этого противного места. Я должен радоваться, почему же я не рад?! Черт! Почему я не рад!
