Некоторым удается бежать – не зря Минздрав предупреждал, что курение портит легкие, и они вовремя бросили эту пагубную привычку – и конец жизни наступает раньше, чем бешеная собака схватит свою очередную добычу. Ну, а курильщики в этом забеге опять в проигравших. Сидишь вот так вот, куришь себе сигаретку где-нибудь в Риме на Пьяцца Навона поздней ночью или в Барселоне, любуясь на фонтаны Монжуика, и понимаешь, что несмотря на весь твой побег, тебе скучно. Все – клыки бешеной собаки со страшной силой сомкнулись на голени – спасения нет, потрачено. Не стоит и пытаться вырваться (но вы будете, поверьте мне). Вы объездите еще полсвета, перепробуете кучу блюд и скурите множество сигарет до того момента, когда поймете окончательно, что «каторжная жизнь на острове Сахалине ничем не отличается от жизни в Ницце, что разница между мозгом Канта и мозгом мухи не имеет существенного значения, что никто на этом свете ни прав, ни виноват, что всё вздор и чепуха и что ну его всё к чёрту.» Извините, Антон Павлович, немного увлекся. Рассказ уж больно хорош. Вы-то, похоже, в скуке на пару порядков побольше меня понимали.
Меня собака догнала, как сейчас помню, в горах Грузии. Природа, красота, снег лежит на безмолвных вершинах, вино льется рекой… а скучно. А что, пожалуй, не худший вариант, где можно поскучать. И уж тем более не самый плохой, чтобы решить вернуться домой и найти работу. Тогда я подумал, что это не скука. Это просто во мне просыпается чувство ответственности: за себя и за родителей. По поводу благосостояния родителей я мог бы не беспокоиться: его бы хватило еще на парочку путешествующих по миру оболтусов-сыновей, но все-таки что-то меня позвало обратно. Теперь-то я знаю – что. Тогда я вернулся домой и устроился в третьеразрядную газетку, окончательно убив свое свободное время и получив взамен лишь стойкую непереносимость типографской краски и пятьсот евро ежемесячного заработка. На жизнь этого хватало с трудом, но я думал, что нужно лишь перетерпеть неблагоприятный период в жизни, чтобы потом началась белая полоса. Кто же знал, что белую полосу я принял за черную!
В один из вечеров в барах, которые я проводил в то время с завидной периодичностью, потягивая свой кисло-соленый гёз из неприспособленного для него широкого пивного бокала, увидел за столиком в углу прелестную молодую особу. В бокале – несмешанный ламбик, явно моя аудитория. Подошел, поговорили. Через три недели переехала жить ко мне. В течение этих трех недель все было прекрасно, любовь шла по нарастающей. На время я даже забыл об укусе бешеного бульдога в Кавказских горах: вот на что способна химическая реакция в организме, называемая некоторыми романтиками любовью. За три недели мы выпили немало бельгийского в том баре, а также и в других, разбросанных по всему городу. Говорили о музыке, литературе, путешествиях. Оказалось, что ей нравится рок-н-ролл пятидесятых годов и Раммштайн, читает Бредбери и Оруэлла. Любое смешение жанров было ей по душе: могла даже свой любимый ламбик жигулевским запить. Мне это нравилось, я открывал ее мир невообразимых контрастов, подобно тому как тринадцатилетний школьник открывает для себя берег реки, куда он уехал в одиночку на велосипеде без ведома родителей. Она была девственницей. Сначала было больно, потом обоим стало нравиться. В некоторых позах она была прямо-таки хороша. Первый этап нашей любви мы прожили в барах и прогулках по освещенным уличными фонарями мостовым. Второй этап – в нашей уютной студии.
