— Особая атмосфера, — кивнул Том, вспоминая слова Натали о готовящемся приеме.
— Мы предпочитаем считать, что семья у нас не принадлежит ни одной стране.
— Но при этом читаете русские стихи и поете песни, — возразил Том.
— Россия в сердце у любого русского, — чуть повела плечами Ната. — Это не отнять. Если бы у нас появилась возможность, мы бы вернулись. Но раз нет, то поживем в Великобритании.
Вскоре гости начали расходиться, пока в итоге не остались лишь самые близкие: родня Долоховых, друзья Тони, Друэлла, спровадившая своего жениха, несколько близких друзей Алексея.
— Нона, душа моя, солнце мое, — уговаривал девушку дядя, Григорий Долохов. — Я ведь так редко тебя о чем-то прошу. Для меня. Все, что хочешь, подарю. Только мою любимую спой, Натусик.
Том с интересом оглянулся. У всех Долоховых были хорошие голоса, Тони не стеснялся петь под гитару в гостиной Слизерина. И Дома Татьяна часто напевала что-то. Но он никогда не слышал, чтобы пела Ната. Хотя в семье говорили, что в детстве она любила петь.
— Дядя Гриша, ну сколько можно! — смеялась Ната в ответ. — Вы каждый раз просите. Я ведь больше не занимаюсь.
— Но ведь для меня. У тебя голос, как у твоей бабушки. Как она любила петь романсы! Хочешь, я тебе коня подарю?
— Зачем мне конь? — взмолилась Ната и хитро улыбнулась: — Цыган у нас в родне вроде не было.
— Ну хорошо, машину. Что ты хочешь — выбирай.
Ната качнула головой, словно сдаваясь под напором дяди. Татьяна тут же оттеснила от рояля музыканта, Долоховы начали собираться вокруг инструмента, а Ната, чуть прикрыв глаза и кивнув матери, начала:
Ехали на тройке с бубенцами,
А вдали мелькали огоньки.
Эх, когда бы мне теперь за вами,
Душу бы развеять от тоски!
Дорогой длинною, погодой лунною,
Да с песней той, что в даль летит, звеня,
Да со старинною, да семиструнною,
Что по ночам так мучает меня.
Да, выходит, пели мы задаром.
Понапрасну ночь за ночью жгли.
Если мы покончили со старым,
Так и ночи эти отошли!
Дорогой длинною, погодой лунною,
Да с песней той, что в даль летит, звеня,
Да со старинною, да семиструнною,
Что по ночам так мучает меня.
Никому теперь уж не нужна я,
И любви былой не воротить,
Коль порвётся жизнь моя больная,
Вы меня везите хоронить.*
Сначала она просто пела, а от голоса словно мурашки по коже шли, но к припеву девушка чуть повела плечами, начала пританцовывать, а на лице появилась какая-то особенная улыбка. Том, кажется, понял, что имеют в виду, говоря: «В тихом омуте черти водятся». Всегда спокойная и сдержанная, сейчас она смотрелась даже более откровенной и страстной, чем Друэлла с ее сигаретами и манерами на грани приличия.
