Я сижу на стуле в коридоре и жду, когда мой врач вернётся с осмотра, чтобы принять меня. Конечно, я еще пациент этой клиники и мог просто показаться ему во время осмотра, но я старался как можно сильнее дистанцироваться от своего недуга и предпочитал сам приходить на осмотр.
С тех пор как я пришел в себя, прошло два месяца. Сейчас врачи считают, что я пришел в норму и к концу января, то есть через десять дней меня выпишут, может и раньше, но ни ничего не обещали. За мной и так уже никто особо не следил, но после полутора лет в кататоническом ступоре я до сих пор мог двигаться с трудом, и мне часто требовалась помощь. Лечащий врач объяснял, что изначально у меня был негативистический ступор, то есть я занял определенную позу и сопротивлялся любым изменениям этой позы, поэтому мышцы и атрофировались.
Природой этого недуга стала комбинация из посттравматического стресса и тяжелой черепно-мозговой травмы. Когда меня выписали из обычной больницы, никто особо и не пытался мне помочь. Одного взгляда на крайне истощенного, одноногого калеку, чудом избежавшего заражения, голова которого разбита чуть ли не пополам было достаточно, чтобы Рите предлагали единственный вариант. А именно поселить меня в местном «хосписе», крыле при больницах для душевнобольных, где содержатся пациенты, которым уже нельзя помочь.
Но мои родные не сдавались, и однажды им повезло, и они наткнулись на одного молодого психиатра, который взялся лечить меня. Именно лечить, а не следить за тем как я медленно умираю. К тому моменту я уже полгода лежал то в одной больнице, то в другой, без особых результатов.
В своем лечении он применял большое количество препаратов, и вообще пропагандировал агрессивное медикаментозное лечение. В определенный момент он добился того чтобы мышцы расслабились так что меня уже можно было уложить на кушетку. У меня, правда, присутствовал синдром воздушной подушки. Когда человек, лежит на спине, он держит голову над подушкой на расстоянии около десяти сантиметров, если силой опустить ее на подушку, то она вскоре вновь вернется в приподнятое положение. Рита признается, что очень боялась меня в то время и не приезжала навестить меня. Но не только из-за этого она не приезжала ко мне в те дни.
От всех этих переживаний, у нее начались преждевременные роды, и на седьмом месяце беременности родился наш сын. Рита, как, оказалось, пострадала не так сильно, как мне показалось издалека, пока меня нес поток. То самое полено, что нанесло мне первый удар, сильно разбило ей в бедро. Глубокая рваная рана, страшно выглядела, но к счастью не была повреждена бедренная артерия, и сынок не пострадал.
