Мне сделалось окончательно неловко и скверно. Невысказанное им было справедливо. Ясно, как к нему все относились. Пренебрежение – оно всегда чувствуется. И вдобавок – была ведь какая-то даже неприязнь: то ли от того, что он какой-то не такой, как мы, то ли от того, что, по совести, он многих в жизни крепко выручал, а отблагодарить вечно руки не доходили, знали – он и так не откажет, и оставалось какое-то смутное раздражение.
– Мы, знаешь, о чем с ним еще думали? – поднял глаза Кнопка. – Тем летом Володя Алтунин утонул, помнишь… А у меня полкладовки осталось: там горячность его, наивность, принципиальность там, прочее… Он же до двадцати семи нигде не уживался, – после этого в гору пошел. Замначальника КБ был уже…
– Хотел бы я знать, – задумчивом проговорил он, – что мне придется с этим всем когда-нибудь делать?..
– Дьявол, – сказал я, – неужели нельзя как-то приспособить все для пользования? все же передавать, а?
– Откровенно говоря, я думал… не выходит. Да и здесь – ненужное.
– Кому и нужное.
Мы просидели с ним до двух ночи, строя планы один фантастичнее другого.
