Лёгкий ветерок трепал выбившуюся прядь, дышалось легко, свежий, влажный воздух наполнял лёгкие.
По улице прогуливалась молодёжь, весело болтая и хохоча.
Вера Петровна задумалась. Вдруг сзади её что-то толкнуло. Обернувшись, она увидела Берендея, который, ткнув снова носом её в бок, склонив голову и приподняв брови, казалось, улыбался.
– Где ты пропадал, Рюша? – Вера Петровна обрадовалась, увидев его, этого она уже не могла отрицать.
Он снова ткнул её носом и склонил голову в своей неподражаемой манере, как бы говоря: «Ну, что ты сидишь? Пошли домой!»
– Ну, пошли! – Вера Петровна поднялась со скамейки и направилась домой, Берендей двинулся за ней.
Зайдя в квартиру, он тут же направился на кухню.
– Есть хочешь? Ну, давай, я кое-что припасла для тебя.
Достав обрезь, она порезала её на куски и, положив в миску, поставила на пол.
Пёс, забыв о манерах, с жадностью накинулся на мясо.
Вера Петровна, сидя на табуретке и наблюдая за ним, поймала себя на том, что любуется этой собакой. Несмотря на безобразно обстриженную чьей-то безжалостной рукой псовину и ужасающую худобу, он был очень красив: большой, белый, с тонкой, как будто вырезанной резцом головой.
Доев мясо и вылизав миску, он подошёл к ней и, положив свою длинную, изысканную голову на колено, замер. Казалось, он благодарил её за вкусный ужин.
Чуть помешкав, она опустила ладонь ему на голову и, дотронувшись до мягкой, шелковистой шерсти легко и нежно стала поглаживать по голове, почёсывать его за ушами. Он стоял, не двигаясь, впитывая в себя её ласку.
С ней же происходило что-то непонятное. Как маленькая искорка, попавшая в стог сухой соломы, сжигает его дотла, так и маленькая капелька нежности, что она позволила прокрасться в сердце, сейчас вышла из-под её контроля и, сметая всё на своём пути, бурлила и клокотала в душе. Каким-то образом, этот странный пёс опять смог пробудить в ней давно забытые и спрятанные от всех и прежде всего от неё самой чувства.
Гладя его по голове и ощущая тепло на своих коленях, она давилась слезами, а душа её, страдая и плача, разворачивала свои поникшие до сих пор плечи, наполняя жизнь давно утерянными чувствами. Склонившись, она прижалась мокрым лицом к его длинной шее и рыдала уже почти в голос, пока её душа возрождалась в муках и слезах.
Берендей стоял, не шевелясь, он, как будто, всё понимал.
Это была судьба.
