– Каждый дурак поджарит на двоих, даже на троих, – говорила Полина, – А попробуй, поджарь полную сковороду на такую орду. А попробуй три больших сковороды, одна за другой. Чем больше жарится, тем сложнее жарить.
У девочек было две больших чугунных тяжелых сковороды. На них Полина и жарила. Во время приготовления, а тем более, поедания жареной картошки она добрела душой. Но порнография оказалась сильнее гастрономии. О порнографии она не забыла. Полина уже выяснила, что Нинка о рисунках не знала. Она давно не бывала в общаге. И ей никто не успел рассказать эту новость. Полина держала сюрприз для Шабриной в рукаве. Просто чтобы видела, с кем связалась.
В вопросах высокой морали Полина была поэтом. Как Некрасов, поэтом-гражданином. Поэт издалека заводит речь, поэта далеко заводит речь. И она начала с того, что не только перо можно приравнять к штыку, но и кисть, и даже карандаш. А некоторые хранят у себя похабщину. И после ночи, проведенной неизвестно где, являются на следующий вечер с ободранной физиономией. После «ободранной физиономии» Нина удивленно посмотрела на Андрея.
– Да-да, – сказала Полина, – С ободранной физиономией, с телефоном какой-то Тани и набором порнографических рисунков.
Нина, молча, смотрела на Андрея. Полина следила за ее реакцией. Ее реакция могла раскрыть подробности, которые Нина, конечно же, утаила, и объяснить многое из того, что Полине пока оставалось непонятно. Но речь комсорга прервал провинившийся .
– Может, хватит? – сказал Андрей.
– Вовсе не хватит, – голубые глаза комсорга посерели как сталь.
– Никакая это не похабщина, обычное ню, – защитила рисунки Подзорова, – Я видела. И ничего аморального в них нет. И вообще, это не темы для праздничного стола.
Подзорова сбила Полину с мысли. Но Полина наполовину добилась своей цели. В голову Нинке полезли кое-какие соображения, предположения и догадки. Ее глазки-щелки расширились от удивления. В этот день Нинка, собираясь взять реванш после неудачной ночи, скрупулезно работала над внешностью. Но изумление красило ее куда больше, чем тушь и помада. С большими глазами, с губами от удивления образовавшими почти бублик, с поблекшими от волнения конопушками она похорошела. Но что она могла сказать? Порнографии она не ждала. А то, чего она ждала, и к чему готовилась, еще впереди. Впереди танцы.
Она сама позвала Андрея танцевать, прижалась, как тогда в «Метелице». Не в пример «Метелице», у нее теперь были дополнительные рычаги влияния: тушь и помада, хорошие духи, туфли на шпильках, одежда на выход. И действительно, Нинка почувствовала: ее упругое и благоухающее тело востребовано.
