Аид бледнее, словно стыдясь своих слов.
— Нет. Но подозревал, что это сделает кто-то другой, если вы обе не успокоитесь.
Внутренний узел с облегчением распускается, и я радуюсь, что часть тьмы вокруг него рассеялась.
Он поднимается со своего места.
— Если ты уверена, что с тобой все в порядке и у тебя больше нет вопросов, я тебя покидаю, — он отвешивает поклон.
— Конечно.
Он направляется к двери.
— Аид?
— Да?
— Спасибо, что не дал мне утонуть в Реке Стикс.
Он ухмыляется.
— Пожалуйста.
— И за то, что… не позволил им убить меня в качестве ритуальной жертвы.
— Наконец-то признаешь, что я спас тебя, а?
— Я…
— Все в порядке. Я понимаю нежелание испытывать благодарность за ситуацию, в которую ты с самого начала не должна была попасть. И это… ты расплачиваешься за это, — он опускает глаза вниз. — Я сожалею о поцелуе. Все не так, как… мне очень жаль.
— Все в порядке, — говорю я. — У тебя не было других вариантов.
— Ты невыносимо понимающая.
— Невыносимо? — хмурюсь я. — В каком смысле?
Он качает головой.
— Спокойной ночи, Персефона.
Мягкость моего имени на его губах ошеломляет меня, и я обретаю дар речи только после его ухода.
— Спокойной ночи, Аид.
Глава 8
Дни идут. Темнота все еще цепляется за стены, но на сердце почему-то становится легче. Я погружаюсь в непривычную рутину, рассеивая свою скуку бесконечными поделками, многочисленными неудачными попытками научить Пандору делать трюки и и ужинами, на приготовление которых уходит слишком много времени. Аид, похоже, не избегает меня так, как раньше, но все равно редко бывает рядом.
Иногда по вечерам я оставляю ему ужин на столе, уверенная, что он сможет разогреть его с помощью магии, и просыпаюсь с благодарственными записками, сложенными в разные формы.
Я вешаю их над своей кроватью рядом с хрупкими тюльпанами, розами и нарциссами.
Мы плавно скользим в декабрь. Папа, наверное, уже поставил елку и завернул первый подарок. Каждый год мы ходили в Зимнюю Страну Чудес в Гайд-парке. Он заказывал пиво, а я — ужасно дорогую немецкую колбасу. Мы вместе катались на карусели, сколько бы мне ни было лет.
Но не в этом году.
Будет ли он вообще ставить елку? Или он делал это только ради меня? Будет ли он украшать ее, задаваясь вопросом, почему его одолевает беспокойство? Что может прийти ему в голову, когда меня не окажется рядом на Рождество?
Я подумываю о том, чтобы попросить у Аида рождественские украшения, чтобы смягчить немного тьму этого места и внутри меня, но не делаю этого. Это кажется ребячливым, гдупым и бессмысленным. Несколько огоньков мне не помогут.
