Витька хоть и был слабоумным, а жизнь на широкую ногу приветствовал. Купил он себе красивую белую пачку сигарет "Троя", а к ним, подавшись Алешкиным наущениям, потаявших и слипшихся конфет карамель "Сливовая". В посадке они до чертиков накурились и так объелись конфет, что, не взирая на разошедшийся солнцепек, галопом мчались к ближайшей колонке на водопой.
Выхитренный рубль Алешка истратил быстро. Уж очень он был неравнодушен к драже "Фундук в шоколаде". Потому с утра, в самый безопасный час, когда шантрапа еще дрыхнет, тосковал на углу улицы в ожидании открытия магазина, чтобы на двадцать пять копеек купить горсть искушения. Напоследок он всегда оставлял самый большой катышек лакомства и очень расстраивался, если орешек внутри толстого слоя глазури оказывался мал и радовался, когда случалось наоборот. Но деревня не город. Здесь все на виду.
– Алеша, а иде ты узял дэньги на конхвэты? – бабушке, регулярно посещавшей магазин, продавщица донесла, что Алешка зачастил к прилавку и тратится на конфеты.
– На какие конфеты? – встрепенулся, застигнутый врасплох, Алешка.
– Та на каки! На горошек у шоколаде. Той, шо у магазине вчорась вутром покупав.
– А…, – протянул он, мысленно ища подходящий ответ, – я рубль, бабушка, нашел. Железный.
Беззастенчиво врал Алешка. Но волновался, что афера со сдачей, за которую от Витьки можно схлопотать по шее, явится миру.
– Бабушка, а что!
– Та ничого особэннного, а шо утаив, шо нэ казав мине за дэньги? Витбырать бы нэ стала. Иде ты найшев той рубиль? – выпытывала бабушка.
– Я забыл сказать, – промямлил он, и тут же – Он возле тропинки, где вокзал в траве валялся.
– А шо ты до вокзала ходыв? Небось паразит Гэмбух тэбэ туды увел?
– Не-е, я сам ходил.
– А хто тибэ разрейшив одному так далеко забираться? Ще хулыганы поколотят.
Тут бабушку, подумавшую было, что деньги потерял какой-то пьяница, окликнула подошедшая к калитке почтальонша и лгунишка, все глубже увязающий в собственной лжи, был спасен. Воспользовавшись паузой, он юркнул в калитку и быстренько смылся подальше от глаз.
И все бы ничего. Закончиться бы лету. Уехать бы, повадившемуся беспросветно шалить, Алешке. Ан, нет. Есть он, Бог-то! Все на свете может преображаться. Возьми любую девку. Выползет с утра из горницы лахудра лахудрой. А пол часа у зеркала: тени, помада, лак, плойка – и совсем другое дело. Месяца не прошло, а Алешку от местного казачонка не отличить. Волос в пшеницу выгорел, штаны подвернуты по щиколотку, рубаха на двойном узле у пупа и непременно босиком. Даже не хромает, как наколет пятку об колючку акации. Выдернет занозу, выдавит капельку крови и пошел себе дальше, а то и бегом, если, вдруг, гуляющий неподалеку бык копытом начнет пыль поднимать.
