Муж с кем-то говорит по телефону из своего кабинета — теперь я в этом уверена.
Практически неосознанно приближаюсь к кабинету, одновременно уговаривая себя уйти. Не совать нос не в своё дело. И почти успеваю уйти… как вдруг отчётливо слышу имя, выплюнутое ртом Андрея.
Спартак…
— Спартак уже давно не в форме, — говорит Андрей насмешливо. — Невозможно сохранить форму после шести лет тюрьмы. Да он наверняка сломан после стольких лет в одиночке.
Я ошеломлённо охаю и тут же прикрываю рот рукой.
Да за что его в одиночку посадили? Он же никого не убил, слава Богу! Не закоренелый преступник…
— Он уже давно не чемпион, а лишь история! — продолжает Андрей злорадствовать. Но потом его голос слабеет и звучит почти жалобно: — Я не хочу, чтобы она пострадала. Так ли нужно всё это?
Воцаряется тишина. Лишь только еле слышные шаги мужа говорят мне о том, что он выхаживает по кабинету и слушает… Слушает неизвестного мне собеседника, который говорит с ним о Спартаке и о том, что кто-то должен пострадать. Возможно, это я.
— Да, хорошо, — наконец произносит Андрей, как мне кажется, безжизненным голосом. — Раз другого выхода нет, я всё сделаю.
Его шаги приближаются к двери слишком неожиданно. Я едва успеваю отпрыгнуть в сторону и шагнуть на вторую ступеньку лестницы.
— Тася? Что ты здесь делаешь? — голос Андрея звучит взволнованно.
Оборачиваюсь. Медленно. С максимальной расслабленностью, на которое способно сейчас моё напряжённое тело.
— Отвела Тайсона на улицу! — всплеснув руками, старательно изображаю раздражение.
Муж замирает на пороге кабинета и тут же убирает телефон в карман брюк, которые успел напялить.
— Ааа… Хорошо. Собака должна быть на улице, Тась, — говорит он вполне миролюбиво. — И дело даже не в том, что это собака Спартака. Просто я старой закалки… и не понимаю всей этой ненормальной любви к животным. Может, нам Тайсона в свою постель позвать, раз ты его так любишь?
Не понимаю… То ли он пытается пошутить, то ли кольнуть побольнее. В любом случае я не реагирую на его выпад и собираюсь уйти. Андрей, кажется, угадывает мои намерения и примирительно выставляет руки перед собой.
— Подожди… Я уже остыл. Наговорил тебе столько, что и самому некомфортно.
Смотрит на меня с искренним сожалением.
О чём он сожалеет, чёрт возьми?
О том, что напугал Алису? Выгнал собаку? Или о том, что ещё только собирается сделать?
— Ты с кем-то говорил?.. По телефону… — откинув все его слова, пытаюсь аккуратно узнать об этом его позднем телефонном разговоре.
