– Мы договорились, что обходимся без скабрезных шуток и пошлости. А в невиннейшем поцелуе в щёчку нет ни того, ни другого.
– Невинном?
– Эм.. Ладно, не очень невинном, но всего лишь в щёчку. Да брось ты, им понравилось, вон как пищали.
– Им – возможно, ― на ходу стягивая громоздкие браслеты, отмахиваются худым плечиком, по которому то и дело скатывается серебристая лямка.
Плетусь следом подобно верной собачонке.
– Пуль, а Пуль, ― миролюбиво складывая губки бантиком, окликаю её. ― Харе бурчать. Лучше выходи за меня.
Скептический взгляд исподлобья так ожидаем.
– Восьмой раз предлагаешь.
– И что ты ответишь в восьмой раз?
– Нет.
– Совсем не интересует?
– Нет.
– Но при этом считаешь.
С удручённым вздохом Паулина тормозит возле своей гримёрки.
– Нечаев, ну к чему эта шарманка? Ты же всё прекрасно понимаешь.
– То, что ты помолвлена? Понимаю. Но ведь помолвлена не означает ― замужем. Так что у меня есть фора. Всё ещё успеет поменяться. А я настырный, ты знаешь.
– В таком случае тебе придётся ускориться, потому что осталось всего ничего.
– Всего ничего ― до чего?
– До моей свадьбы.
Губки бантиком медленно стекаются в бесформенную кляксу.
– В смысле? ― отупело переспрашиваю. ― До весны ещё пиликать и пиликать.
Я это точно знаю. День рождения матери забуду, а эту проклятую дату ― третье марта, никогда. Заранее ненавижу этот день, месяц и следующий год в целом. И её женишка тоже ненавижу. Начистил бы рыло, если б увидел. Но она ж хитрая, не показывает. Бережёт своего мачомена. Имени его и то никому не говорит.
– Планы изменились.
Паулина смотрит на меня с такой бесящей сдержанностью, что я ща пойду крошить декорации, сваленные кучей в углу.
– Когда?
– Это так важно?
– Важно.
– Скоро.
Скоро. Объяснение кривее некуда, но мне плевать. Хоть завтра, хоть через неделю ― я этой свадьбы не допущу. В лепёшку расшибусь, но сорву. И она это знает.
