Зайцев оглядывает класс и вздыхает, потирая рукой переносицу. Несмотря на его невпечатляющие знания в математике, он понял, что перед ним сидит гораздо меньше скучающих и уставших учеников, чем обычно.
Выученным движением руки он открывает журнал на пятнадцатой странице, где на верхней строчке ровным почерком выведено «История».
Зайцев облокачивается на спинку стула, попутно выстукивая ритм какой-то песни с радио колпачком ручки по столу.
Он открывает рот, желая высказать все свои сокровенные мысли, касающиеся десятого «А» триста первой школы, но почему-то меняет свое решение. Он смотрит на пустые лица и понимает, что ни ему, ни им абсолютно не интересно здесь находиться.
Александр Иванович устал. Да и какой он Александр Иванович? Он Саша Зайцев, который два года назад закончил воронежский педагогический. Он вымотался и потерялся. Иногда Саше казалось, что он потерян еще больше, чем дети, которые каждый день ходят к нему на уроки.
В юности у нас есть призрачная иллюзия того, что с время решит все проблемы. Мы пройдем через высшее образование и наконец-то почувствуем себя самими собой и найдем счастье в жизни. Но вот Саше двадцать четыре, и он осознает, что чувствует себя так же, как и в свои шестнадцать. Он не знает о себе абсолютно ничего, кроме того, что он несчастен и одинок. Его раздражали до скрежета зубов эти дети, в которых он почему-то видел корень всех своих проблем. Они заставляли его чувствовать себя ненужным и неинтересным.
– Ну, вот и зачем вы пришли? – спрашивает он.
Подростки переглядываются между собой: кто-то еле заметно пожимает плечами; кто-то делает вид, что не замечает.
– Я пришел, потому что вы сказали, что поставите мне неуд, если я не явлюсь, – хриплый голос Мити Столярова доносится из недр класса.
– Я полагаю, этого не достаточно, чтобы заслужить тройку.
«Какой же я отвратительный»,– думает про себя Саша.
– Скажите, что сделать. Мне, если честно, по-барабану. У меня бабка очень волнуется за мои оценки, я не хочу ее расстраивать.
У Саши вдруг что-то обрывается внутри: он не один страдает. Не только ему тяжело и не только он делает изо дня в день то, что не хочет. Наверно, шестнадцатилетнему Мите тяжелее, чем Зайцев мог предположить. Он смотрит в юные глаза и видит смятение и потерянность. В свои шестнадцать ему очень не хватало того, кто скажет, что все будет в порядке. Даже если бы это было полным враньем. Он так мечтал об этой иллюзии «порядка».
