Между семнадцатью и восемнадцатью | страница 14



– Хорошо, извини, – Лиза трясет головой, прогоняя слезы, но две упорные слезинки все же скатываются по горящим ее щекам. Макс жестом подзывает ее к себе. Она садится на подоконник, Максим кладет подбородок на лизину коленку и смотрит ей в глаза.

– Все еще будет, – шепчет он, – не волнуйся за меня. Моя жизнь не сосредоточена на этом. Моя жизнь сосредоточена на тебе, парнях и вещах, которые я хочу сделать. Местах, которые я хочу увидеть. Не ставь на мне крест раньше времени, милая. Лучше о себе думай, тебе я точно не дам пойти на вонючий менеджмент. Ты все сможешь, все, что захочешь.

Лиза отрывисто кивает и прикладывается губами ко лбу парня.

«Мне хватит дрожи твоих ресниц и ровного дыхания, чтобы понять – все в порядке, все хорошее впереди».

– Куда мы поедем? – спрашивает она.

– Куда захочешь, – Макс делает паузу, – в пределах СНГ. На большее моей зарплаты пока не хватит.

– Окей, – Лиза усмехается. – Я хочу в Выборг.

– Заметано, – Макс улыбается широко и уже представляет ближайшие пару лет своей жизни, которые он непременно проведет с этой девчонкой.

Макс знает, что ему еще многое предстоит пережить, но счастливые воспоминания перекроют все паршивые моменты, которые ему обещает юность.

Серые ушки

Семь тридцать утра и будильник на телефоне орет громче любых сирен. Макс проводит пальцем по экрану и щурится от яркого света. Он надвигает на лицо капюшон толстовки и поворачивается на бок.

Его тяжёлая голова тонет в мягкой подушке. Надо вставать, иначе он опоздает опять. Его уволят, потому что Миша далек от звания работника месяца: на прошлой неделе он уронил коробку с йогуртами, пока нес их в главный зал. А еще на него накинулся какой-то мужик, назвав консультанта в красной жилетке-униформе никчемным мальчишкой.

«Никчемный».

Это слово крепко засело у него в голове: он каждый день ставил пластинку, на которой было записано никчемный десять часов подряд грубым сиплым голосом.

Миша ковырял голой ногой испорченный коврик перед кроватью и думал: если его уволят, ему будет совершенно все равно. Его может переехать трамвай сегодня утром, и ему будет абсолютно безразлично.

Он посидел на кровати еще пару минут, обдумывая все последствия того или иного решения, которое он примет. Он представил кричащего главного менеджера, потом увидел перед глазами строгое лицо отца со сведенными на переносице бровями. Он видел это лицо каждый раз, когда увольнялся с очередной работы. Каждый такой вечер его встречала горбатая фигура на кухне в белой майке и клетчатых шортах. Отец всегда молчал, однако слов было не нужно: все, что он хотел высказать Мише, он уже давно высказал. Разочарование сменилось пренебрежением и, наверное, сложно было придумать что-то хуже. Миша был противен даже своему отцу, что уж говорить о нем самом.