– Так и хорошо… Это очень хорошо… Пусть сходит, чего не сходить – то. Хороший парень из Смоленска. Это же совсем другое дело, не к фрицам утрам бегать.
Отец воодушевился, и с задорной улыбкой начал лихо закидывать один за другим полные мешки в тележку. Мы с мамой стояли с широко открытыми ртами и смотрели на него.
Внутри я ликовала. Мой план начал срабатывать. Я даже не могла предположить, что отец так обрадуется. Ну конечно: его дочь нашла друга в лице советского работяги. Значит, всё наладится. Значит, дружба с проклятыми фрицами выйдет у неё, наконец, из головы.
– Иди дочь, я разрешаю. Только сначала меня с ним познакомь, – сказал отец.
Я улыбнулась и кивнула.
– Олег, – растерянно сказала мама, – о чём ты говоришь? Девке всего тринадцать лет, какие ночные гулянья?
– Уже через месяц ей исполнится четырнадцать. И я уверен, она даст отпор любому, кто чего лишнего себе позволит. Да, дочь?
Он засмеялся, а потом потрепал меня пыльной рукой по голове. Он был счастлив, и я тоже.
«Сегодня будет особый вечер. Сегодня я смогу с ним побыть подольше, а если получится, я даже смогу взять его за руку», – думала я. Внутри у меня всё дрожало и ликовало одновременно. Мысленно я приближала этот вечер, и было так сладостно думать о нём.
У меня совсем не было никаких нарядов, выбирать было не из чего. Все платья были старые и множество раз перешитые, купленные задолго до войны. Потому, я не раздумывая, надела своё любимое белое платье в крупный красный горох.
– Я думаю, оно будет тебе в пору, – сказала мама, неожиданно появившись на пороге моей комнаты, в руках у неё было Катино платье. Это было очень красивое нежно – голубое шёлковое платье, с изящной гипюровой вставкой на груди и маленькими перламутровыми пуговками. Талию подчёркивал тоненький белый поясок. А в дополнение образа, мама принесла Катины белые туфельки на небольшом каблуке.
Я с благодарностью взяла из маминых рук платье и сразу его надела. В нём я ощущала себя совсем другой – взрослее, увереннее и красивее.
– Подумать только, кажется, ещё вчера Катюша была в этом платье на школьном выпускном, а сейчас оно уже тебе в пору, – сказав это, мама заплакала, и вышла из комнаты.
Я тоже заплакала. Правильно ли я сейчас поступаю. Ведь своим поступком я предаю память сестры, ещё и в её любимом платье.
«Нет», – услышала я откуда – то изнутри себя, – «Не предаёшь. Гюнтер и его семья не виноваты в смерти твоих близких. Они тут не при чём».
