Мария Степановна осторожно вошла под низенький потолок светёлки. Огляделась. И шагнула дальше, внутрь. Да на что-то неловко так наступила то ли за порог зацепилась, ножки-то старые, неверные, а полетела Мария Степановна кубарем в избу. Мария Степановна в избу, а чемодан в сени. Чемодан-то у Марии Степановны был набит до верху, еле-еле его застежка держала, а от удара о стену и вовсе не выдержала, сломалась. А пока кувыркался чемодан в полете к двери, из его нутра все и вывалилось. Казан в одну сторону, а веник майский ракитный, чтобы хозяина на новом месте из дома выгнать предназначенный, к самой к двери. Да так там и застыл. Кверху метлой.
Охнула, Марья Степановна, увидав такое. Начала по дому метаться, выхода искать. А нет у Кузьмича второго выхода и окна заколочены. Да и то, высоко те окна у Кузьмича в доме, не выпрыгнешь из них. И в дверь выйти Марья Степановна не может: веник там, метлой вверх стоит, не пускает.
– Ох, и шутник же ты, Кузьмич! Какую штуку удумал. Запер меня…
И на помощь бедной старушке не придет никто. Потому – нет никого в деревне. Всех завистливая бабка со свету сжила: кого заговором, кого проклятием, кого иссушила, кого обморочила. Одна она осталась. Что ж? Может, с прошлых деревень позвать кого в помощь? Подсобили бы? И телефон есть у Марии Степановны, можно бы и дозвониться. Да только и в прошлых деревнях не осталось никого, и там Марья Степановна постаралась. Пустые стоят те деревни. Раньше всё ей с рук сходило: изведет деревню, чемоданишко барахлом набьет и в следующую идет поселиться. Не думала она только, что запертой окажется в доме в пустой деревне.
Всю-то жизнь черный завистливый глаз гонял Марию Степановну из деревни в деревню с чемоданишком ее. Где не остановится, везде люди мрут. Но разве ж виновата Мария Степановна, что не может терпеть, чтоб кто-то жил хорошо. Разве ж есть ее вина, что не может она на улыбку соседа спокойно смотреть? Разве кто обвинит ее, что трясет ее от того, что кто-то счастлив рядом? Ходили б все смурные, разве ж она б трогала? Другие ведьмы вроде и живут и помирают в одной деревне, да что с них взять, ни изыска, ни интеллекта. Особенно чувствительные к чужому счастью натуры, вроде Марии Степановны, обречены всю жизнь скитаться от деревни к деревне и сдохнуть в одиночестве и муках.
Марья Степановна уселась у окна, уставившись на дорогу, не пойдет ли кто?..
***
Ух ты, смотри-ка, все-таки один дом-то жилой! – радостно вскрикнула Нина. – Вон, старушка у окна сидит.
