– Так, послушай, голубчик, это моя территория. Я здесь всемогущая.
— Я не всемогущий! Я просто врач.
– Ещё лучше! Я тут целительствую, – она игриво вскинула брови, улыбнулась и посмотрела на Райдена, – А намерения у тебя ой, какие корыстные…
— Нет, пожалуйста, я всё понял, я не претендую, – Антон на всякий случай спрятал руки, чтобы случайно не показать пальцем куда-нибудь, — Послушай, просто скажи, что всё хорошо, и ты меня никогда не увидишь.
Оракул подозвала Райдена и начала что-то объяснять. Всё это время воевода не отрывал глаз от врача и серьёзно кивал. Женщина села посреди комнаты, закрыла глаза и сделала удовлетворённое лицо, показывая, что они «съебодны». На вопрос, что это значит, она ответила: «свободны, только как можно быстрее. Пшёл вон!».
Когда они уже уходили, Оракул обратилась к Антону:
– Ничего я ему не сказала, но ваш рассудок трещит по швам, а душа проклята, господин Шульц. Ещё раз попадёшься мне, флюгер – сдам, как стеклотару.
Антон не понял, откуда она могла знать его фамилию, учитывая, что он пока сам её не знал, но решил подумать об этом позже. У него были проблемы посерьёзнее: воин молча вёл их в неизвестном направлении, а что на самом деле сказала ему колдунья, врач не знал.
Мальчик уже не мог идти, и Райден принял решение остановиться. Они сделали привал и уселись на постамент статуи человека с оленьей головой. Антон почувствовал смутную тревогу, как только увидел её, и потому решил встать поодаль, пока не разузнал об идоле больше.
– Людолень. Бог местный, – рассеянно пробормотал вождь и обхватил голову руками, – Кидай задницу, лекарь, это важно. Ты чего-то недоговариваешь и разводишь меня, – он указал мизинцем на свой нос, – как чай в стакане. Я или расколю тебя, или прирежу. Ты можешь обмануть небеса, но меня ты не проведёшь.
Антон послушно сел рядом, и протянул Райдену сигарету. Тот замешкался, но всё же взял. Щёлкнув пальцами он, зажёг свою и дал прикурить доктору. Через секунду, все трое поняли, что только что произошло. По виску воеводы скатилась капля пота. Он в смятении уставился на человека.
— Дело обстоит так, что я ничего не помню, – Антон мягко улыбнулся. «Хорошее воспитание не в том, что ты не зажжёшь сигарету собственной рукой, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой», по крайней мере, пока это не выгодно. К тому же, он итак чувствовал, что весь день только и занимался тем, что в его родном языке называлось «löcher in den Bauch fragen» (спрашивать до дыр в животе). Как-нибудь в другой раз. Или никогда.
