Девять этажей вниз | страница 3
И вдруг я начинаю думать, что на самом деле я сошла с ума, и вся моя жизнь – это бред шизофреника, заключенного в белую больничную палату.
И задыхаюсь от дурного запаха пота и человеческого безразличия.
И втыкнув в яркое голубое небо за грязным стеклом, проваливаюсь в воспоминания о вчерашнем прошлом…
***
Ничем не примечательная работа. Банкиром, менеджером. Каждый день клиенты, море из бумаги, ксероксы, факсы, расчеты и финансовый анализ.
Мои родители очень старались, чтобы я сюда попала.
Через платный вуз с экономическим факультетом, который так за 5 лет и не дал нужных знаний для практической работы.
Через дружеские связи, которые мама, в тяжесть для себя, старалась поддерживать на протяжении всей жизни. Почему в тяжесть – это совершенно отдельный разговор.
Через мое безразличие к этой работе. Какая разница, где работать, лишь бы не дворником, как завещал мне мой папа, когда я не хотела учится.
Этот дворник до сих пор мне снится в страшных снах. Я не дворник. И ладно.
И вот. Я такая, ничем не примечательная, прихожу на свое первое собеседование, и мой начальник у меня спрашивает: кем ты хочешь быть?
Певицей – говорю я. И он воспринимает это как тонкий юмор и берет меня на работу.
Потом, уже после собеседования, другой соискатель рассказывал, что ему тоже задавали этот вопрос. И он ответил, что хочет стать управляющим банка.
–
Что это за должность такая? – подумала в тот момент я. – Я и не знала, что она существует.
Так начались мои трудовые будни на нелюбимой работе. Оставалось только одно – полюбить кого-то другого. И быть в один момент здесь, а в другой момент где-то совершенно не здесь.
И это стало началом
***
Когда сбежавшая из Ада Тоска впитывается тебе в кровь, начинает сниться бабулька со стеклянными глазами.
Сидит на балконе в квартире напротив. Вечно. Неподвижно.
Сидит – качается на кресле качалке, укрывая ноги теплым пледом.
Смотрит своими стеклянными глазами на заход солнца, на дожди, снегопад и вьюгу, на ветки деревьев и крыши домов, на меня.
Смотришь на нее, на эту одинокую высохшую бабульку из середины веселой пьяной компании сквозь оптический прицел страйкбольной винтовки, которую принес с собой один из сотрудников.
И вдруг становишься близкой к ней. Как будто можешь прикоснутся к ней руками.
И вдруг представляешь, что эта бабулька – это ты сама в глубокой одинокой старости, из которой уж точно нет выхода.
И начинаешь плести венок из коньячных одуванчиков.
И петь грустные заунывные песни о несчастной любви.