В свободной руке у Лапки был мобильник, в который она также возбуждённо вопила:
– Митрий Иванович, он выбегает из подъезда, лови с Маросейки, а то без ужина останемся!
– Что, Лапка, придумала на сей раз? – спросил Барсук с предвкушением, когда вырвавшийся, наконец, из железной лапы старухи человек исчез в подворотне, а Барсук поймал Лапку в объятия.
– Да это так, грабитель, – спокойно ответила Лапка, поправляя домашний халат. – Зашёл, не очень вежливо спросил деньги.
– А ты?
– Я так обрадовалась ему, бросилась на шею, плакала от радости, говорила, что мы так его ждали!
– С ума сошла…
– Говорила, что он попал как раз вовремя, что мы любим свежую человечину и вообще пора ужинать, а вот мяса к столу нет… Помидоры уже режут, хлеб. Покричала в сторону кухни, чтобы казан ставили на огонь, масло полили…
– Ты что, представилась людоедкой?
– Да, я быстро разыграла, что как бы такая секта, и что нас тут почти весь подъезд… Вцепилась в него сильно, вела на кухню, он рвался.
– Забыл, – сказал Барсук Яше, – номер домофона я тебе скинул смской.
– Всегда убеждена, – вещала Лапка на весь подъезд, – тот, кто приходит, не зная кода домофона, – послан свыше.
Сели ужинать. Оказалось, что женщина, которая как-то открывала дверь Яше, была сестрой Лапки и звалась Львиной Наумовной. А полное имя Лапки – Леопарда – вызвало у Ящи изо рта фонтан чая на скатерть, за что он искренне извинялся, а Лапка поцеловала его в темя, словно он сделал ей подарок. Сестра явилась на пару дней из Германии, где была замужем, и привезла с собою в Москву мальчика лет шести, своего сына, Готвальда или Готика, как стала звать его Лапка.
Готика оставили Лапке на месяц. У него были острые лопатки, белые ресницы и он постоянно молчал, хмуро взглядывая только на Яшу. Иногда, видимо, Готик что-то изрекал, но только наедине с Лапкой. Она была в восторге от его мудрости и цитировала его повсеместно.
– Вчера Готик заявил, что у него полезная грудь. Говорит, что из неё он может брать разные чувства! – сказала Лапка, вешая на стену в гостиной огромный плакат с фотографией очень красивой женщины. У неё были прозрачные, как хрусталь, глаза, лицо обрамлял пышный газовый воротник-пьеро, и в его волнах тонула огромная чёрная капроновая роза.
– Это кто? – спросил Яша.
Барсук не ответил, прошёл к столу, не глядя на плакат, и стал уплетать пирог с капустой.
– Невежда, – без обиды отвечала Лапка за Барсука, разглаживая фото, – это же Леда Бара, певица, Львинка привезла афишу. Впрочем, она известна только русским за рубежом.
