А еще через три месяца, Илья Львович, поедая мамины пирожки, сообщил, что отправляет меня в знаменитую немецкую клинику, где, говорят, тамошние врачи творят чудеса, устраняя дефекты двигательного аппарата. «Может, и вам, Костя, они помогут», – сказал он, громко чавкая. Мама после этих его слов всплеснула руками, прослезилась и бросилась обнимать «благодетеля», изрядно этим смущенного.
Это был мой первый выезд за границу. О своих германских впечатлениях рассказывать не стану. Читатели, верно, знают о «загранице» куда больше, чем я. Поездка в клинику оказалась не напрасной. Нет, чудодейственного исцеления не произошло, но костыли я таки смог отбросить, заменив их изящной тростью, на которую все же приходилось опираться при ходьбе. Что ж, это лишь придавало дополнительную импозантность молодому господину. Словом, вечные мои комплексы были забыты, и временами я даже начал нравиться сам себе.
***
У генерала Пронина вошло в привычку опрашивать всех свидетелей в надежде отыскать хоть малейшую зацепку. Но нет, всё было напрасно. Тем не менее, генерал с маниакальным упорством продолжал эти бессмысленные расспросы. Убийство Федора Степановича Грушина стало последним по времени из этой серии.
В две минуты четвертого секретарша доложила: К вам – Людмила Теодоровна Грушина. Пригласить?
Пронин кивнул, и почти тут же в кабинет уверенно зашла молодая и весьма эффектная женщина. «Задорная и стильная», – так определил про себя Пронин. Черная складчатая юбка и бесформенная темно-серая кофта, явно найденные впопыхах в материнском гардеробе или у соседей, дабы обозначить траур, не только не скрывали, а даже подчеркивали стройность и изящество фигуры. Точно так же, как усталое лицо, заплаканные глаза с наспех наложенной косметикой подчеркивали гладкость и ухоженность кожи. Короткая стрижка придавала ее облику что-то мальчишеское. Такой тип всегда нравился Пронину.
– Танечка, организуй нам, э… – окликнул он секретаршу и, обращаясь уже к гостье, спросил: – Чай, кофе?
– Кофе, спасибо.
Пронин по-отечески приобнял гостью, подводя ее к одному из двух кресел, стоящих в углу кабинета.
На работе Пронин сибаритства не допускал. В его кабинете не было ничего лишнего. На стене – портрет главы государства. Большой лакированный стол. Крутящееся кресло. По стенам – стеллажи, заставленные кластерами. У окна, открывавшего вид на знаменитую площадь, кадка с фикусом. А в углу – журнальный столик и два кожаных кресла для доверительных разговоров.
