…Рояль гремел, как чемодан сантехника. Каждая нота звучала сама по себе и упорно не хотела складываться в музыку. Звуки ударялись друг о друга и разлетались в разные стороны, как разбуженные по тревоге солдаты. Их теперешнему существу была противна суетливая беготня пальцев по клавиатуре. Они всем своим грохотом требовали тишины и покоя.
– Будь ты проклята со своим бюстгальтером! – выругался вслух Александр.
Следующий день начался с кошмара. Отраженный от стен вопль хлестнул по ушам и заставил окончательно проснуться. И это было избавлением. Рубаха прилипла к спине. Взбешенное сердце бессильно рвалось к небу. Каждый вдох давался неимоверным трудом. А в больном мозгу еще хрустели кости, воняло застаревшей смертью и жужжали гадкие невидимые насекомые. Где-то между сном и явью витала плоская, тупая мелодия, которая вызывала тошноту. Эта музыка завораживала своей пошлостью. Она волной ходила между животом и горлом, всякий раз сжимая судорогой грудь.
Хруст костей перерос в барабанную дробь, визг и мычание превратились в трубный зов, и эта разбухающая масса звуков, слившаяся в единую ноту, длилась бесконечно долго. Так долго, что казалось, музыка эта существовала вечно.
Постепенно ужас Александра перерос в восторг. Никогда еще музыка не рождала в нем чувств, столь сильных и глубоких…
Сознание возвращалось. Спесивое сердце поутихло. Тошнота дошла до той грани, за которой начиналась рвота. Алекс раскрыл окно и стал жадно глотать сырой воздух.
Стало легче.
Стараясь не смотреть на клавиши рояля, он взял с пюпитра папиросу, закурил и сел в кресло.
– Это Бог, – сказал он сам себе.
Александр закрыл глаза. Под веками поплыли серо-лиловые пятна. Болела голова.
«Люди писали музыку, подражая музыке природы. У одних это получалось лучше, у других – хуже. Но никто из них не смог воссоздать музыки божественной, которая создает или убивает. В буквальном смысле. Их музыка – это то самое благополучие, которое принято считать выражением чувств. Чепуха! Люди просто сговорились маршировать под барабаны, веселиться под балалайку и грустить под пастуший рожок. Они – таперы, балаганные мартышки, ряженные в яркие юбочки, вертящие ручки шарманки. Они все больны своими привычками. Привычками маршировать, веселиться и грустить».
Александр открыл глаза. В двух метрах над крышкой рояля висел паук и шевелил всеми парами своих лап.
«Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь».
