Конечно, если поступать просто и логично, – Ваню следовало счесть мерзавцем и разорвать с ним всякие отношения раз и навсегда, но, вопреки очевидности, признать Ваню мерзавцем не получилось.
Иван видел её однажды на улице с кемто под ручку, но не подошёл, а Ольга, гневно отвернувшись, пролетела мимо. Может быть, он подошёл бы, будь Ольга одна, но она шла под ручку с Капитоновым, которого Ваня даже сперва не узнал. При виде художника казалось, что с момента, когда они встречались на эстафете, пролегло лет десять. И провёл их Ростислав на каторжных рудниках. Художник необъяснимо и неестественно постарел. Светлые волосы незаметно, но всё же поседели, кожа жутковато обтягивала кости. При том, что движения остались такими же лёгкими и ловкими, как у молодого, он, как говорится, дошёл. И в запавших глазах, совсем утонувших в морщинах, стояли тоска и такое усилие от разговора, ходьбы, улыбки, от всего, что, двинувшийся было наперерез Ольге, Ваня смешался и позволил ей ускользнуть. Странно, но он даже не пытался ревновать к художнику. Впрочем, тот и сейчас и всегда казался ему настолько неотъемлемой частью их двоих, что ревновать не получалось.
Но была и ещё одна причина, заставившая Ваню прикусить язык при встрече. По Ольгиному страху, по шарахавшим из её очей молниям, по тому, как дружно молнии в него отдавались, Ваня понял, что ничего не кончено, связь между ними не потеряна, и побоялся чтонибудь испортить.
Отзывчивая и ответственная Марьям вернулась белым вечером к казарме Зайнуллы, вместе с нею вернулись и часики в коробочке. Ольга их, разумеется, не взяла. Но, наслушавшись сердобольных Марусиных речей, согласилась, может быть, взять подарок, если Ваня сам придёт с часами и объяснится. Слушая речи Марьям, Ваня понемногу убеждался в её золотом сердце, в её какойто терпеливой мудрости. И уже лучше понимал, что примиряло Зайнуллу с её излишней красотой. И на что маленький, худой, смуглый и лопоухий Зайнулла, собственно, надеялся.
Поговорив, они расстались. Строго говоря, на Зайнуллу и остальных учащихся, как имеющих звание, не должны были распространяться все правила казарменного общежития, но на практике вышло подругому. Один из дежурных, Марс, как только подходила его очередь, ни в какую не хотел никого пускать после установленного времени и вообще муштровал всех без разбору, как царский офицер крепостных рекрутов. Воин Марс был контужен или чтото вроде этого, и никто из местных не хотел с ним связываться, и приезжим отсоветовали. И хотя можно было, разумеется, переночевать у Стёпы – перспективы вечера вырисовывались столь безнадёжными, что бледный Зайнулла, вздохнув, простился с Марьям на пороге и вернулся под покровительство Марса, предоставив другу почётное право проводить свою девушку до дому. Что Иван и сделал, без большой охоты направившись с нею через невесомые оливы у каменного, тяжёлого куба Дома Союзов, бывшего КнязьВладимирского Собора.
