С Шагой они тогда сошлись только на том, что бардак все-таки будет, и описание того, как именно будет, у них совпадало почти. А потом, когда понял, что не пойдет никуда, уже когда собирался неделю, вот тогда он Чия удивил по-настоящему. Пришел с утра не к Краюхе, а именно к нему, вытянул его на улицу. И стал весь, потупившись, смутившись, рассказывать, что у них в этом году дела совсем плохо. Надо уходить на збуру, отец говорит, к песчаникам. И ему придется с ним идти, потому что, действительно, если не она, то все будет, стада-то нету, ну, ты знаешь, как у нас, ни куска в доме, и это сейчас, а зимой что?
Он все оправдывался и оправдывался, весь жалкий, как будто о нем из-за этого кто-то думать станет плохо, а Чий стоял там, спросонья глядел, как он волнуется, и не мог понять, почему, собственно, может, он что-то упустил важное. Чувствовал себя тоже неловко. Это даже теперь неприятно вспоминать было. Ну и что, в самом деле, тут такого, ну, не пойдет, так не пойдет. Он извинялся, как будто кто-то может подумать, что он неправду говорит, и почему тогда к нему пришел, а не к Краюхе, которого он «спасать» собирался. Главное, говорил так, как будто Чий его понимает, что он имеет в виду. Имел же что-то, Чий ему в подобном духе и сказал, он не помнил уже, такое там, подходящее на все случаи жизни, по плечу его хлопнул. Казалось бы, тот на нечто подобное и рассчитывать должен был, и случай-то, вроде, простой – пришел извиниться, так и надо: сказал, мол, «да все нормально, чего ты? Сами разберемся», как, в принципе, Чий ему и ответил. А отреагировал Шага совсем странно. Отступил назад, поглядел на него, не понимая, растерянно, потом что-то, вроде «ну да, ну да». И остался стоять, больше он говорить не собирался, стало неловко, и они разошлись. Это было за несколько дней до выхода. Больше они так и не увиделись.
««Не нравится им здесь!» Он что, совсем ничего не понимает? Странно, что хоть кому-то здесь нравится. Мне вот тоже не нравится». – подумал он. Другое дело, что и им это рано или поздно тоже надоест. Все-таки было неясно, как сам он решился идти, пока не верил в результат, в то, что дойдут. Сейчас-то понятно…
Получается, Изран идти, естественно, не хочет. Для него весь этот поход имеет только одно значение – он должен дойти до Громовой, чтобы доказать всем, что он прав, в первую очередь Краюхе, который формально в этом точно также заинтересован только с результатом обратным, но тот, даже если не дойдут никуда, все равно будет выглядеть в выигрыше.
