Красиво!
Гер, ты безумно красив! Я тонул эти два года в твоей красоте и в любви твоей и своей».
Герреф на миг замолчал. Он сделал судорожный вздох, руки его затряслись ещё сильнее. Впервые он страдал в шоу по-настоящему. Теперь он понимал, что значило и это письмо, и весь последущий год, и все Небесные люди. Знал, что это значит для него.
Потребители же притихли, считая что становятся свидетелями страшных мук своего кумира, иконы об ушедшей любви. Они записывали. На память. Они обязаны так делать, чтобы потом иметь возможность в минуты своей грусти вставлять кусочки из этого ролика в посты на ленте и собирать сочувствующие комментарии.
Герреф продолжил читать:
«Мой дорогой Гер. Почему спортсмены в спорте могут решить, когда им уходить, почему политик может уйти на пике формы, почему писатель может объявит о завершении карьеры после получения нобелевки, находясь на вершине славы, а решить, когда достойно закончить свою личную историю — никто не может? Кто должен, кроме нас самих решать, когда уйти?
Ты знаешь, что я никогда не искал славы. Я искал тебя, но сейчас… Впервые я воспользуюсь своей популярностью и подниму эту тему. Я должен. Гер, ты вошёл в моё сердце. Но я не хочу стареть и видеть несправедливость. Я хочу уйти сейчас. Подать пример. Это будет правильно и красиво. Прими мой выбор».
Герреф обессилено опустил руки, голова его упала на грудь, а записка, выхваченная камерой, как сорванный ветром листок вырвалась из руки и бесшумно опустилась на пол. Молчали все. Даже соведущий замолчал и внимательным, холодным взглядом оценивающе смотрел на ведущего. Как будто ждал чего-то, что, как он знал, должно было произойти. Удивительное выражение лица соведущего никто не заметил, всё внимание потребителей было приковано только к их кумиру и они не замечали ничего вокруг.
И тут Герреф несколько раз тряхнул головой, прошептал что-то, словно с чем-то или кем-то соглашаясь, сжал кулаки и затрясся от нахлынувшего на него возбуждения. Воинственная решимость, искривлённая женственной натурой Геррефа, смогла проявиться только таким образом.
С вызовом он посмотрел прямо на камеру снимающую его.
- Теперь я спрашиваю вас: почему мы должны становится рабами нашего организма, прислуживающего нам? Почему?! Может быть вы не задумываетесь сейчас, когда такие молодые, здоровые и сильные, но пожилые люди понимают это как никто. Они понимают! Филипп понимал! И они впервые потребовали своих прав на суицид. Но не позорный: дома, в страхе одиночества, с замалчиванием общества. Нет! Они имеют право на безболезненную процедуру в больнице или в специальном учреждении. И вместе мы сможем добиться для них этих прав! Сможем, если каждый возьмёт дело в свои руки.
