С языка чуть было не сорвались ругательства, о которых я пожалею. Лишь чудом удалось сдержаться, но Боже мой, с каким наслаждением бы я отхлестала его по щекам.
Сидит, издевается. Это мне есть, из-за чего обижаться! Не тебе, Влад! Я была маленьким, испуганным ребенком, оказавшимся в семье, и мне поддержка была нужна, которую лишь мама и дала мне. Ты только обижал, давил, словно я вредное насекомое.
Приблуда — так ты меня называл, а затем и вся школа с твоей легкой руки выискивала во мне недостатки. Ведь родная мать не может отказаться от ребенка, если он нормальный.
Да, это у меня есть причины ненавидеть, и я ненавижу.
И никогда не прощу тебя. Да ты никогда о прощении и не попросишь.
— Континентальный завтрак, — сделал Влад заказ, когда мы сели за столик. — Заказывай, Вера, не стесняйся. Я плачу.
— Спасибо, я не голодна.
— Не будь дикаркой, — рассмеялся. — Никогда в ресторане не была, да?
Да. Не была. И что такое «континентальный завтрак» я не знаю, и щи лаптем хлебаю. Деревня, что с меня взять?
— Овсяную кашу, и кофе, пожалуйста, — сказала официантке, которая кивнула, и оставила нас наедине. — Что за разговор? Мне скоро на работу, и я хотела повидать маму.
Влад поморщился при упоминании мамы, но тут же улыбнулся мне, сглаживая неприязнь обаянием полных, четко очерченных губ. А я невольно ловлю себя на мысли, что он красив — да, этот мужчина красив какой-то звериной, острой красотой, на которую не хочется смотреть вблизи. Лучше издали любоваться, чтобы боли не причинил.
— Мы не с того начали, Вера, я хотел попросить прощения. Вчера я не ожидал тебя увидеть, ты застала меня врасплох, — взъерошил он свои светлые волосы.
— Хотел просить прощения, так проси.
— А ты наглая… хорошо, прости, Вера. Вчера я был неласков, надеюсь, совместный завтрак искупит мою вину.
Послать бы тебя к дьяволу вместе с этим завтраком, и с извинениями, которые запоздали больше, чем на десять лет. За вчерашнее я готова простить тебя, а вот за все остальное — нет. Но, как я и думала, ты не просишь за это прощения, ведь вину ты не чувствуешь.
Перед глазами, как наяву, картина. Восемь лет мне было, второй класс, а я до сих пор помню все:
— Не садись со мной, ты детдомовская. Вшивая подруга с помойки мне не нужна.
Аня резко дернула стул, и я соскочила с него, испугавшись. Задела локтем пенал, и цветные ручки с карандашами, на которые я наглядеться не могла, с громким стуком валятся на грязный линолеум.
— Меня учительница посадила за эту парту. Ань, перестань.
