Александр Иванович смог только кивнуть. Если это правда… увидеть, убедиться, что с ней все ладно, о большем он и мечтать не мог!
Аполлинария Венедиктовна подошла к явно несовременному предмету мебели, как же его, напряг память Лавров, а, секретер-бюро! Только этот был не с выдвижными ящичками по горизонтали, а распахивающимися как ставни дверцами, присела в кресло, отомкнула навесной замочек на крайних левых ставеньках и сказала: «Прошу!»
Первая мысль была – голография или вообще компьютерная игрушка. Или какая-то трансляция записи незнамо откуда. Почему он должен верить, что это и есть обещанное… что? Окно в другой мир? А мир за стеклом… окном… был похож на реальность. Там тоже было теплое время года, открывался вид на какие-то заросли или кусты с желтыми соцветиями, периодически шевелящиеся под порывами ветра… и не было никого. Но прежде чем он успел возмутиться, Крастовская прошипела: «Еще нет десяти!» Пришлось закрыть рот и молча созерцать непонятную растительность. А Аполлинария Венедиктовна ловко (явно не впервые!) установила вполне себе профессиональную камеру на треножнике с расчетом захвата ее объективом этого окна. Или как оно у них именуется. Минуты текли и Лаврову все больше казалось, что старушенция просто тянет время, дожидаясь, когда нагрянут предупрежденные ею сообщники, готовые нейтрализовать пронырливого участкового. Если это так… это вы, ребята, зря, ой, зря! То, что он прихрамывает, не означает, что он за столько лет все забыл. И никаких правил, на которые некоторые вроде как рассчитывают, он соблюдать не намерен. «Пинайте в пах, колите в грудь, рубите в бок! Здесь береженого лишь дьявол бережет, а профи бьется не на смерть, а на живот, и потому ему до фени твой клинок». Он уже совсем было собрался… и тут Крастовская сказала: «Есть!» и щелкнула кнопкой запуска записи.
Не соврала, ну надо же. И он увидел, как из кустов вынырнула стройная фигурка, сверкнула знакомой улыбкой и с облегчением сняла с плеча какую-то явно туго набитую не то торбу, не то мешок с веревочными лямками и перевела дыхание. Вот она, действительно живая и здоровая, действительно на своих ногах, пусть и одета в какую-то страшную домотканую дерюгу. Алена помахала рукой, а потом деловито вытащила сложенный в несколько раз лист бумаги с неровными краями и приложила… а вот непонятно, к чему она его там, у себя приложила, но камера зафиксировала написанный от руки текст. Постояв так пару минут, она снова сложила лист, убрала его в свою убогую типа сумку, грустно улыбнулась в камеру и ушла.
