– Так… Но было сказано, что вы около года находились в труппе театра. Вы окончили училище?
– Окончил, конечно… В школу я пошёл с шести лет, поступил в училище с одной попытки. Мастер нашего курса уже с первых же капустников негласно отбирала претендентов для Русского национального, и вот… Я приступил к репетициям ещё до вручения диплома. Нас уже осталось не так много, но мы до последнего надеялись, что театр проживёт хотя бы лет пять.
Голос молодого человека – необычного, но приятного тембра – слегка дрогнул. Светлана с удивлением заметила заблестевшие глаза Дениса. Правда ли мальчик так расстроен, или он действительно хороший актёр? Впрочем, то и другое – добрый знак в любом случае.
На голос обратила внимание и Пронина.
– Вы поёте? – спросила она.
– О да, – произнёс Денис, вновь улыбнувшись. – В основном в хоре, правда.
– Сольные партии пробовали? Я это почему спрашиваю – у нас в репертуаре не только драматические пьесы, но иногда и оперетты бывают. Поэтому мы заинтересованы в достаточно универсальных актёрах…
– Пробовал, а как же… Только…
– Что «только»?
– У меня нехарактерный голос, – неохотно признался Денис. – Не попадает в каноны.
– Слишком высокий? Фальцет, контратенор?
– Нет-нет, более низкий. У меня мастер по вокалу определил диапазон А3-А5.
– Так это же очень хороший показатель! Настоящий тенор-баритон. И что?
– А то, что вместо баритона по факту я выдаю меццо-сопрано в том же диапазоне, – невесело усмехнулся Денис. – И это никому не нравится – ни мне, ни слушателям.
– Хорошо, Тилляев, – произнесла Людмила, добавив теплоты в голос и изобразив полными губами доброжелательную улыбку. – Как бы там ни было с вокалом, думаю, вы подойдёте. Хотя, конечно, нам со Светланой Викторовной надо кое-что обсудить.
– Я понимаю, – чуть наклонил голову Денис. – Спасибо, что приняли меня.
С этими словами Тилляев повернулся и вышел из кабинета. Женщины молча посмотрели ему вслед.
– Самоуверенный, – произнесла помрежа. – Мы его ещё не приняли.
– Согласна, – подтвердила актриса. – Но он не глуп. Думаю, он отлично понял, в какой момент надо вставить эту двусмысленность.
– Но это хорошо или плохо?
– Что именно?
– Что он сообразительный. Я бы предпочла иметь дело с более простоватой молодёжью.
– Вы это серьёзно? – сухо спросила Светлана.
– Вполне. Мы не знаем, какого рода «воспитание» он получил в том театре. Вдруг его что-то здесь не устроит?
– Людмила Ивановна, при таких обстоятельствах он не станет гнуть свою линию… Даже если она у него есть. Ведь он – беженец по сути. Будь я на его месте, я бы прогнулась под многое. Куда ему ещё податься? Даже с рекомендациями Ласкевича? Москва его сожрёт, а у нас он, глядишь, человеком станет.
