Мирон завалился назад, выискивая на что опереться, чтобы не рухнуть на спину. Ему помогла металлическая труба, предохраняющая от падения в реку, но совсем ненадолго. Словно мешки с камнями, бойцы перевалились через борт, стряхнув лишнее с корабля. Даже в коротком полёте парни били друг друга, мимолётно провожая «Судьбинушку» – и люд, веселящийся в блеске круизных прожекторов.
2
Было темно и страшно. Багаутдин широко открыл глаза. Хлопал густыми, чёрными ресницами, прогоняя ужас, в ожидании встречи с вечностью. Но вдруг вспыхнул свет. Много… очень много, слепящего света…
Последнее, что помнил Багаутдин Арчаков, как его тело в обнимку с русским парнем коснулось пресных вод. Затем наступило удушье. Воздуха не хватало, словно гигантская анаконда, невесть откуда взявшаяся в Волге, сжимала кольцом его грудь, не давая заполнить кислородом лёгкие. Он судорожно глотал речную тину, отталкивая от себя несговорчивого боксёра. Он боролся уже не с русским, Багаутдин сражался за свою жизнь по-настоящему.
Что произошло далее, догадаться не составит труда. Вместо кислорода его лёгкие заполнились водой; он захлебнулся и трагически скончался – вместе с тем парнем, что совсем не смотрел себе под ноги. Теперь Багаутдина ждёт встреча: райские врата раскроются перед ним, и внук своего мудрого деда, который утверждал, что жизнь хрупка, что нужно её беречь, познает Вселенную.
Багаутдин снова и снова повторял молитву, восхваляя Всевышнего. Он жмурился, что было сил, чувствуя, как свет пробирается сквозь веки. С закрытыми глазами мир вокруг казался охваченным ярко-красным огнём, оттого что в его теле продолжала струиться кровь. А если осталась кровь, значит, он ещё жив.
Арчаков открыл глаза. Всего мгновенье и свет превратился в тёплое мерцание домашней свечи. Этот свет согревал, успокаивал, как в детстве.
Рядом с Багаутдином лежал его соперник – тот самый боксёр с «Судьбинушки». Русский парень часто моргал и не мог надышаться, будто только что вынырнул из самой глубокой впадины.
– Лихо вышло. Хорошая драка. Но всё же я сделал тебя, – бормотал Мирон.
– Размечтался… – играл желваками Багаутдин.
В круглой комнате, то есть совсем без углов, парни лежали на мягкой кушетке – размером с двуспальную кровать, будто в гостиничном номере для молодожёнов. Близость мужских тел будила отторжение и неприязнь. Но невидимые путы, сковавшие руки и ноги – не давали выяснить отношения прямо здесь и сейчас.
Минут десять парни дёргались, изворачивались, словно некто всемогущий выловил их в реке, лишь для того, чтобы уложить рядышком и посмеяться над тщетным желанием обрести свободу. Каждый мечтал сбежать, но силиконовые кольца оказались сильней.
