Он догадался, что это детеныш, поскольку он был меньше, чем его родители. Лазающий-Быстро не знал что за штуку тот наставил на него, но, судя по донесениям разведчиков, он был бы уже мертв, если бы таково было намерение двуногого. Но если это не оружие, то что же? Мысли эти пронеслись у него в мозгу за время одного удара сердца, а затем, почти не отдавая себе отчета в этом, он потянулся к мыслесвету двуногого в попытке понять его намерения.
Лазающий-Быстро был совершенно не готов к тому, что последовало. Как будто бы ожидая увидеть свет одинокого факела, он взглянул на солнце. Глаза его расширились, уши прижались к голове, когда на него обрушилась лавина эмоций двуногого. Мыслесвет был намного ярче, чем раньше, и он отстраненно задал самому себе вопрос: было ли это просто потому что он был намного ближе и сосредоточен на нем, или же не обошлось без воздействия съеденного пучкового стебля. Но это было не важно. Важно было возбуждение и восхищение которые пылали столь ярко в мозгу двуногого. В первый раз кто-то из Народа сошелся лицом к лицу с двуногим и никто не мог подготовить Лазающего-Быстро к незамутненному восторгу с которым Стефани Харрингтон взирала на чудесное шестилапое создание сидящее в вентиляционном отверстии с полной сеткой стянутого сельдерея на спине.
Представители двух разумных рас, одна из которых даже не подозревала о существовании другой, уставились друг на друга, невзирая на рев грозы. Миг этот не мог длиться долго, но ни один из них не хотел положить ему конец. Стефани чувствовала, как триумф и восхищение своим открытием бьют в ней подобно фонтану, но не подозревала, что Лазающий-Быстро чувствует эти эмоции даже яснее, чем если бы они исходили от представителя его собственного вида. Не могла она и предположить, насколько же сильно он желает продолжать чувствовать их. Она знала только что в течение секунды, показавшейся вечностью, он сидел глядя на нее, а затем встряхнулся и внезапно прыгнул вниз и наружу.
* * *
Лазающий-Быстро вырвался из притяжения мыслесвета двуногого. Это было трудно – возможно, труднее всего, что ему приходилось делать, – но у него были его обязанности, и он заставил себя отступить от этой восхитительной, манящей топки. Или, скорее, отвернутся от нее, поскольку она была чересчур сильна, чтобы просто отсоединится. Он мог отвести глаза от огня, но не мог убедить себя, что тот перестал пылать.
Он встряхнулся и направился в дождь и темноту. Сетка с пучковым стеблем на спине делала его медлительным и неуклюжим, но он был уверен настолько, насколько вообще в своей жизни бывал в чем-то уверенным, что юный двуногий не желает причинить ему вреда. Тайна существования Народа уже была раскрыта и спешка ничего бы не изменила, поэтому он остановился под дождем и оглянулся на двуногого который, наконец, опустил свою странную штуку, чтобы взглянуть на Лазающего-Быстро собственными глазами. Встретившись взглядом с этими странными, карими глазами с круглыми зрачками на мгновение, он дернул ушами, повернулся и помчался прочь.
