.
Я нервно сглотнула и взглянула на Бредина. Тот с кривой улыбкой смотрел на меня, почесывая пальцем нос.
— Не смотри так, — покачал головой, — я вообще без понятия, что она говорит. Но твой итальянский, Котова… я в полном восторге. Скажи еще что-нибудь.
И только я собралась сказать ему что-нибудь, как бабуля поднялась из кресла, весьма резво для своих девяноста девяти с половиной, и произнесла:
— Mi chiamo Sylvia (Меня зовут Сильвия).
Сильвия? И все? А что насчет отчества?
Мне как-то не комильфо было звать по имени бабулю, которой мой дед в сыновья годился, если не во внуки.
Я тоже встала, как и Бредин.
— Sylvia, — повторила она и приложила ладонь к груди.
Сильвия, так Сильвия. Кто знает, какие у меня будут закидоны в старости?
— Юлия, — я повторила ее жест. — А это… — указала рукой на Бредина, — Роман.
Тот снова ухмылялся, оценив всю эпичность момента. Ещё бы! Ведь я впервые назвала его по имени.
— Romeo, — кивнула она. — Bene…stronzo. Non vero, Julia? (Хорош… засранец. Не так ли, Юлия?) — и заговорщицки мне подмигнула.
Глава 8. Alma Mater, или двенадцать часов из жизни студиозусов
Из короткой экскурсии по дому я узнала, что на втором этаже апартаментов бабули Сильвии располагались три спальни и совмещённый санузел. В одной из спален обитала сама хозяйка, а две прочие — двери которых смотрели друг на друга, она сдавала студентам, туристам и командировочным. Вот в эти две спальни нас с Брединым и поселили. Мы снова были соседями, совсем как дома.
Мне досталась просторная комната со стенами, выкрашенными в белый цвет, значительную часть которой занимала огромная двуспальная кровать и минимум старинной мебели — комод и шкаф из тёмного дерева. На одной из стен, напротив кровати, висел целый иконостас в виде чёрно-белых фотографий, где были запечатлены фрагменты из жизни одной итальянской семьи: младенцы в пеленках, дети постарше, взрослые и старики. Со многих снимков загадочно улыбалась одна и та же женщина: высокая, стройная, с темной копной густых вьющихся волос. И что-то мне подсказывало, что это была никто иная, как сама бабуля Сильвия лет пятьдесят тому назад.
Миниатюрное потемневшее от времени изображение Мадонны подчеркивало обстановку аскетизма и дух старины. Отодвинув занавеску единственного окна, я наткнулась взглядом на стену точно такого же дома.
М-да, ни сада, ни фонтана…
Глаз радовал, разве что, ящик с цветами, стоящий на карнизе окна напротив. Зато и цены у бабули Сильвии были очень демократичные, почти в два с половиной раза дешевле того, что просила синьора Корелли за свое «пристанище для настоящих романтиков». И я уже потирала ручки в предвкушении шопинга, который теперь могла позволить себе, воспользовавшись столь ощутимой разницей в цене.
