Я стал просить деда Микулу остановить Серка и поглядеть, какие товары привез гость иноземный, но старый велет был чем-то крепко расстроен. Он не стал отвечать, не остановил Серка, бурчал что-то непонятное себе под нос.
– Дедушка! – обратился я к нему, – ты сердишься на князь-старейшину за зверей, что ему привез гость?
– А как на него не сердиться, Ратин? Он совсем забыл о воинском правиле для молодежи, что подросла в граде. Из князя превратился в гостя торгового. Для него важнее серебро да злато в его скарбнице. А звери?.. Для потехи взял. Для погляду и для смеху. Жалко мне Велесовых тварей полдневных. Карачун у нас суровый. Пропадут. Ежели когда-нито станешь предводителем градским, заботься об обороне града, а не о потехе. Для того пятина княжеская дадена от доходов.
– Почему тогда родичи не соберут вече, где можно ума князь-старейшине добавить?
– Они, Ратин, тож богатеют. Считают – раз забрались в беров угол, в чащу лесную, никто не сможет к ним незнаемо добраться. Забыли уже, за три десятка лет, сколь народу в старом граде на Роси погибло от находников. Была, Ратин, здесь крепь лесная когда – то. Была да сплыла, как мы здесь угнездились.
Кузнец Векша как-то рассказал мне, что произошло три десятка лет назад, когда степные находники, тайком пробравшись к граду Рысенов, устроили резню и только благодаря мужеству и воинскому искусству деда Микулы половина родичей осталась в живых.
Прошло два года до предела заполненных тренировками в войском правиле, учебой у Глаи, письмом и счетом, учением разговора на иноземных языках. За три года, ко дню моего рождения во второй седмице травня месяца, я вытянулся в росте настолько, что достиг бровей деда Микулы. К моему удивлению, больших пластов мышц, как у деда, у меня по-прежнему не было. Одни кости и жилы толстые.
Семаргл окончательно заматерел, стал серьезнее и еще массивнее. Теперь он бы мог отбиться от тройки матерых бирюков. Питин тоже утратил юношескую живость. Научился выступать вальяжно, считая, по – видимому, что наша семья должна ему прислуживать. Но ездить на мне и Семаргле не перестал.
Жар вырос в справного, высокого и стройного молодого жеребца. Эти два года дед Микула ежедневно тренировал нас обоих и в скачке с препятствиями и забеге на расстояние, в вольтижировке, рубке лозы легким клинком, метании с седла сулиц на всем скаку и стрельбе из лука на любом карьере. В первый раз, когда на него надели седло, Жар немного поартачился, но быстро смирился с седлом и попоной, когда я на него садился верхом. Правда, когда на него пытался забраться кто-либо посторонний, он превращался в яростного, неукротимого демона, который визжал, лягался, вставал на дыбы и падал на спину. Ни Митяю, с которым мы подружились, ни его ватажникам он не давался в руки, как они не старались.
