Медея бросает взгляд на улицу, где окровавленные студенты, спотыкаясь выбираются из фургона. Она поворачивается и смотрит на меня.
— Теперь ты приносишь себя в жертву ради дорогой милой Элис.
— Тебе это уже известно, а я хочу быть мёртвым ещё до часу, так что уезжаю. Приятно провести время, строя мелкие пакости гражданским.
Я сажусь в машину, но внезапно она оказывается рядом со мной, положив руку на дверцу.
— Ты действительно собираешься пожертвовать собой, чтобы спасти своего главного предателя? — спрашивает она.
— Что за хуйню ты несёшь?
— Вы с Элис не случайно нашли друг друга. Мы подослали её к тебе.
Она даёт минуту переварить эту информацию. Не помогает. Новость просто сидит и пялится на меня, отвратительная и холодная.
— Ты полагаешь, что Саб Роза настолько слепы, что не заметили бы столь могущественного ребёнка, воспитываемого обычными родителями? Ты был опасен, будучи ребёнком, и стал ещё более опасен, когда вырос. Затем ты решил дистанцироваться от Саб Роза, её кодексов и устава.
— Кодексов и устава? Кто вы такие? Клуб «Ротари»[156]? Иди на хуй.
Медея наклоняется ближе. На её губах играет слабая улыбка, пока те превращаются из полных губ молодой женщины в губы старой карги, сухие и потрескавшиеся, как пустынная равнина.
— Когда ты покинул нас, нам требовалось знать, что у тебя на уме. Простое заклинание не годилось. Ты бы разрушил его. Поэтому мы послали то, что ты принял бы всем сердцем. Девушку.
— Элис не была Саб Роза. Она не обладала никакой магией. Я бы знал.
— Ты прав. Бедняжка Элис была инвалидом. Но у её родителей был дар. Они Саб Роза, что делает и её тоже Саб Роза. Неполноценность Элис делала её идеальным оперативником. Без её собственной магии ты бы никогда её не заподозрил. И присматривать за тобой было для неё единственным способом способствовать благополучию своего народа.
В моей памяти мелькают воспоминания об Элис. Тысячи снимков её лица. Её рук. Её тела. Нет ничего, что могло быть истолковано как магия или ложь.
— Я тебе не верю.
— Истина не требует, чтобы ты верил. Элис никогда не была твоей. Она принадлежала нам.
— Тебя Мейсон надоумил? Аэлита? Может, они оба. Баба Яга, что они тебе пообещали? Свой собственный дом на жареных-курьих-ножках-по-кентуккийски?
Медея смеётся. В квартале отсюда студенты вытаскивают осколки стекла из лиц друг друга. Один сидит на бордюре, уставившись в телефон в руке. Он никак не может придумать, кому позвонить.
— Я Инквизиция, а Инквизиция вне пределов желаний, делающих возможным подкуп.