С очередного холма мы увидели на равнине, раскинувший свои крепостные и давно не нужные стены город. За время его основания городские кварталы разрослись и перескочили за отжившие своё век кирпичные изгороди, некогда служившие надежной защитой. Остроконечные крыши из красной черепицы придавали ему характерный облик. Густые и ухоженные скверы и парки сидели на его теле прекрасным украшением. Королевского замка из-за них не было видно. От этой картины, представшей моему взору, защемило сердце. Несколько мощенных серым булыжником дорог тянулись к его центру, по ним передвигались точки – кареты и повозки, ехали всадники поодиночке и небольшими группами.
– Красиво, – констатировал один их письмоносцев.
– Это моя Родина! – с восхищением произнес я: – Только я давно здесь не был, очень давно. Мы пришпорили своих коней и ускорили их бег. В голове проносились воспоминания юности, они всегда запоминаются лучше. Я очень хорошо помнил лица своих родителей и сестры, которая всегда считала своим долгом меня поучать на правах старшей. Широкие и просторные городские улицы, удивительно красиво сделанные крыши, королевский дворец и сказочный парк, где мы пропадали целыми днями, прячась в лабиринтах дикой виноградной лозы непроизвольно всплывали в памяти.
Сильный удар в грудь прервал все мои воспоминания. Кувырком назад я вылетел из седла и приземлился на ноги, но не устоял и свалился навзничь. Голова сильно кружилась, но я приподнялся на локтях. Один их письмоносцев лежал недалеко от меня, широко в стороны разбросав руки и, немигающим взглядом, уставившись в небо. Весь его камзол был залит кровью, его конь даже не успевший понять отчего упал его хозяин, наклонился над ним, шевеля от недоумения ушами. Второй офицер-письмоносец рубился верхом с двумя всадниками, появившимися буквально ниоткуда. Их лица до самых глаз были закрыты импровизированными масками, но это не мешало им наносить хлесткие удары. Только теперь я услышал лязг сабель. Дромадер Касима стоял неподвижно, как вкопанный, а его хозяин размахивал вокруг себя длинным хлыстом со свинцовым набалдашником, не подпуская к себе еще двоих всадников с обнаженными саблями. Их лошади, отведав болезненные удары, не решались подставиться снова. Я разглядел переломанную на две части пику, которой, метнув, меня вышибли из седла. Ее острие угодило мне точно в серебряный нагрудный медальон и, согнув его, отскочило в сторону. "Храни меня Господи! Значит еще не судьба," – понял я и вскочил на ноги, обнажая подаренный клинок дабу-дейской сабли. Один из всадников, напавших на Касима, увидел меня и развернул коня. "Такое наглое нападение среди бела дня вблизи Густавграда – невероятно," – подумал я и приготовился, расставив ноги пошире: "С коня он может меня распластать пополам". Всадник, набрав скорость начал приближаться, засверкало лезвие его сабли. Чудом, избежав удара сверху, отклонившись резко в сторону и вниз, я рубанул летящего на меня скакуна по ногам и тот, запнувшись, перелетел через голову и рухнул на спину, подмяв под себя всей массой своего седока. Краем глаза я увидел как второй султанский письмоносец, сделав выпад из седла, срубил точным ударом голову одному из нападавших, но при этом подставился сам, оставив незащищенной грудь. В нее и ткнул своим оружием оставшийся разбойник. Взлетев на своего жеребца, я ожег его ударом сабли плашмя. Конь, рассвирепев от боли, мигом оказался рядом с напавшим на Касима. Тот даже не успел ко мне развернуться. Лезвие сабли мгновенно располосовало его одежду на спине и он, выронив саблю, упал на холку своей лошади. Последний из всадников сначала хотел добить раненного письмоносца, но почувствовал основного соперника во мне, поскакал на встречу, подбадривая себя гиканьем и вращая свою саблю, как игрушку, в правой руке. На полном ходу, я отсек ему кисть и та, все еще сжимая саблю, упала в траву. Он взвыл от боли. А я, пролетев мимо него, резко откинул саблю назад, уже зная, что попаду ему в голову. Все было конечно. Касим уже возился с раненым посланником султана, второму помочь мы не могли – он был убит сразу хорошо поставленным сабельным ударом.
